Фотография

Мама сидела в машине, опираясь на палку, – немного нахохлившаяся, но не испуганная, неподвижной своей монолитностью похожая на чью-то статую – так и не вспомнил, чью.

Точно так же потом сидела и в коляске, когда возил ее в приемном по разным кабинетам – анализы те, анализы эти, ЭКГ, рентген, специалисты… У каждой нужной двери торчала небольшая очередь, всякий раз состоявшая из одних и тех же – впору было знакомиться. Но не хотелось – каждый был со своей бедой и узнавать про чужие никакого желания никто не испытывал. Даже родственники говорили друг с другом немногословно – атмосфера не располагала.

Многие поступавшие были с травмами, по большей части – пьяными: зима, поздний вечер… Кое-кто скандалил, одному окровавленному парню, сбитому машиной, приехавший старший брат – такой же пьяный – норовил все поправить на каталке неестественно торчащую, переломанную ногу и засунуть под простыню поллитровку – на утро. Его останавливали, он говорил: «Че?! Это брат мой!» – и продолжал. Брат стонал и просил пить. Кто-то в халате, проходя мимо, сказал, что ни в коем случае – есть подозрение и на травму живота. Старший недоверчиво выслушал, отошел, вернулся с минералкой – все равно решил напоить: брат же просит, а тут какие-то… Пришлось убеждать, чтобы этого не делал. Он смотрел подозрительно, искал подвох – в чем хотят надуть? – мотал головой, не соглашался. Убедить, как ни странно, удалось пострадавшего – просить перестал, затих. Брат еще потоптался рядом, сказал: «Ну бывай!», погрозил всем пальцем и ушел – теперь окончательно. Каталка с младшим так и осталась стоять посреди коридора, пока какой-то врач, наткнувшись на нее, не спохватился: а этот чего здесь делает, его же в операционной ждут?

Тщедушный дедок с перевязанной головой назойливо ко всем приставал, ругался, нарывался на скандал. Из ближайшего кабинета выглянула медсестра, рявкнула: «Дед, ты уже по башке топором получил, тебе мало?! Еще огрести хочешь?» Дедок чуть притих, но ненадолго – через пару минут принялся материть сидевшую рядом пожилую женщину – видимо, жену. Та привычно сжималась, молчала, смотрела куда-то в пол.

Судя по поведению сестер и врачей, такое здесь происходило каждый вечер.

Особняком держалась молодая пара. Оба щуплые, с раскосыми азиатскими глазами и плоскими лицами – сильно испуганными. Он был в оранжевом дворницком жилете поверх куртки, она – в куцем пальтишке, из которого заметно выпячивался живот. Заметно, но не так, чтобы на сносях. Она молча сидела, обхватив живот руками и вжавшись в спинку стула, чуть подрагивала, то и дело прикрывала глаза. Он заискивающе смотрел на каждого, кто проходил мимо в халате, вскакивал, отбегал, робко просовывал голову то в один кабинет, то в другой, что-то пытался объяснить, просил – по-русски, судя по долетающим обрывкам, говорил совсем плохо, – возвращался, садился рядом, брал ее за руку, начинал тихо шептать – успокаивать. Наконец, о чем-то договорился – вернувшись, помог подняться и повел, бережно поддерживая, к терапевту…

Когда всех врачей прошли – подъехали к двери, за которую сопровождавшим хода не было. Прощаться пришлось наспех – санитар уже ждал, тянул руки к коляске. Пока дверь закрывалась, мама еще успела взмахнуть ладонью…

Выходил через стылое помещение, где стояли три «скорые». Посмотрел на часы: ого, почти час! Охранник у ворот, кивнув на машины, спросил: «Куда?» Он сказал, охранник тут же назвал цену – для такого расстояния несусветную.

Торговаться не стал – просто отказался.

Все повторялось – вновь вышел с ее одеждой в морозную ночь, направился по скудно освещенной больничной аллейке в сторону дороги. Только теперь падал снег – крупные хлопья порхали в воздухе – и настроение были другое – не такое тягостное, как в прошлый раз.

В конце аллейки, уже за оградой, стоял наискось старый мятый «жигуленок» – поджидал. Когда подошел ближе – стекло сползло вниз, выглянул молодой кавказец, вопросительно уставился. Узнав, куда ехать, запросил раза в два меньше, чем охранник. И еще бы, наверное, сбросил – такой у него был вид ненахрапистый, даже неуверенный какой-то.

По пути разговорились. Парень в Москве был меньше недели, на машину посадили родственники, у которых остановился. Снег сегодня увидел в первый раз.

– Здесь что – всегда так? – тревожно спросил, когда, поскользив колесами в снежной каше, тронулись. – Каждый день?

Узнав, что не каждый, заметно приобоодрился.

Хотелось задать вопрос: давно ли водит? Но было неудобно – подумает еще, что струхнул. Поэтому, заглушая беспокойство – не хватало еще сейчас самому в больницу загреметь! – стал давать советы: про зимнюю резину, осторожность, дистанцию и т.д. Пока не заметил, что парень и так ведет осторожнее некуда. Даже слишком: дистанцию держит огромную – еще с десяток машин может легко в промежуток влезть, тормозить начинает заранее, едва увидев впереди загоревшиеся «стопари», на мигающий зеленый не проскакивает, разгоняется медленно. В Москве так не ездил никто – кроме, разве что, учеников автошкол.