Читаем Фотоувеличение (СИ) полностью

- Такое чувство, что я куда-то уплываю. Далеко-далеко, туда, откуда не возвращаются. Пока я ещё в пути, но с каждым днём расстояние сокращается, а поворачивать назад всё труднее. Иногда просыпаюсь утром, а в голове ничего. Пусто. И вроде бы страшно должно быть, но как можно бояться, если ты не знаешь, что это за чувство? Сижу, смотрю по сторонам и ничего не узнаю. Ни своей комнаты, ни окружающих предметов, ни имени, ни того, кто или что я такое. Абсолютный вакуум. Всё новое, незнакомое, даже не чужое, а просто неизвестное. Я как белый лист – пиши, что хочешь. И только потом, спустя какое-то время, сознание начинает проясняться, а предметы и действия обретают значение и смысл. У меня это уже как обряд. Открывая глаза, я первым делом произношу вслух своё имя, фамилию, возраст, вспоминаю вас с мамой, как вы выглядите, какие у вас голоса, смех, и только тогда успокаиваюсь. Но с каждым новым днём подъём из глубин памяти становится всё более затруднительным. Если раньше мне требовалось на это всего несколько секунд, то сейчас процесс затягивается на минуты. Вообще-то, я не могу точно описать разницу. Если ты не знаешь, что такое время, то оно для тебя как бы и вовсе не существует. Поэтому я делаю выводы, опираясь только на свои ощущения. Иногда на меня находит озарение. Я вдруг начинаю понимать, как много я уже забыл, какие огромные куски прошлого взяли и исчезли, испарились, рассеялись, как дым. Нет, я, конечно, не помню, что именно забыл, но зато хорошо чувствую внутри своего тела огромную чёрную дыру. И она всё разрастается и разрастается. Она уже стала частью меня. Или я стал частью её? Меня засасывает на самое дно пропасти, и нет сил сопротивляться. Будто кто-то дёрнул за стоп-кран, и всё остановилось, замерло, а потом дало задний ход. Я даже говорить стал не так, как раньше, половина моего словарного запаса куда-то подевалась. Ты думаешь, я не вижу, не замечаю, каким стал, как сильно изменился, но я всё понимаю. Злюсь и нервничаю, когда вижу до боли знакомый предмет или вещь, но не помню её названия, хотя точно знаю, что должен. Это не простое беспокойство, это страх. Такой, что с головой накрывает. А моя агрессия как защитная реакция. Но я себя не оправдываю, ни в коем случае. Всё, что я в последнее время вытворяю, как веду себя – отвратительно. Я ненавижу себя за то, что стал причинять вам с мамой не только душевную боль, но и физическую. Билл, я ударил тебя уже два раза. В первый раз синяк остался, после второго кровь из носа пошла. Как я мог? Что со мной такое? Ведь ты мой брат, я тебя люблю. На маму не раз замахивался, держа в руке… Не помню. Но это было что-то большое. Могла случиться страшная беда. Всё вышло из-под контроля, я не могу себя сдерживать, страх перед неизвестностью ослепляет…и вот я уже не вижу грани между плохим и хорошим. Я опасен.


Том лежал на коленях брата, уткнувшись лицом ему в живот, и тихонько сопел. Тот, лениво перебирая его дреды, смотрел куда-то сквозь стену, не мигая, и внимательно слушал, не перебивая.


Камера молчаливо стоит на привычном месте, на тумбочке, исправно работая. Покорно снимает двух отрешенных близнецов, давно уже привыкших к ее присутствию. В комнате повисла полнейшая тишина, словно нам выключили звук, и только размеренное тиканье стоящих рядом часов говорит о том, что всё в порядке.


- Почему ты решил рассказать мне обо всём этом именно сейчас? Обычно ты молчишь, из тебя и слова не вытянешь.

Парень поджал губы и грустно улыбнулся.

- Потому что сегодня особенный день.

- И что же в нём особенного? Обычное пятое мая.

Том обнял одной рукой близнеца за талию и прижался к нему ещё теснее, вдыхая аромат свежевыстиранной футболки.

- Я хочу разговаривать с тобой, хочу слышать твой голос. Уже поздно, но ты ведь посидишь со мной?

- Конечно. Просто ты какой-то странный. Что-нибудь случилось?

- Случилось, и уже давно, только это не имеет никакого значения. Просто не уходи.

- Я здесь, - Билл успокаивающе провёл подушечкой пальца по щеке брата и задумался. - Том, мне кажется, этого просто не может быть.

- Ты о чём? – подросток слегка отстранился и заинтересованно посмотрел на него снизу вверх.

- О том, что когда-нибудь ты вообще всё забудешь. Как это возможно? Что ни говори, а я не верю. Взять хотя бы меня. Твоя болезнь врождённая, так говорят врачи. То есть, как только ты появился на свет, она сразу же стала частью тебя. Сидела тихонько внутри до тех пор, пока тебе не исполнилось шесть, верно?

Том нерешительно кивнул.

- Но ведь мы с тобой были знакомы ещё до рождения, мы всегда были вместе. Уже тогда у нас была память, пусть на подсознательном уровне, в виде каких-то ощущений, но ведь была же. Да, возможно, ты забудешь то, что было после твоего рождения, но не до, - на его лице засияла победная улыбка. - Том, ты не можешь забыть меня, понимаешь? Даже болезнь здесь бессильна. Наша связь сильнее её.

Подросток задумался. Рассуждения брата ему определённо понравились, хотя он и не понял значение некоторых слов, но оптимистичное настроение Билла передалось и ему.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Север и Юг
Север и Юг

Выросшая в зажиточной семье Маргарет вела комфортную жизнь привилегированного класса. Но когда ее отец перевез семью на север, ей пришлось приспосабливаться к жизни в Милтоне — городе, переживающем промышленную революцию.Маргарет ненавидит новых «хозяев жизни», а владелец хлопковой фабрики Джон Торнтон становится для нее настоящим олицетворением зла. Маргарет дает понять этому «вульгарному выскочке», что ему лучше держаться от нее на расстоянии. Джона же неудержимо влечет к Маргарет, да и она со временем чувствует все возрастающую симпатию к нему…Роман официально в России никогда не переводился и не издавался. Этот перевод выполнен переводчиком Валентиной Григорьевой, редакторами Helmi Saari (Елена Первушина) и mieleом и представлен на сайте A'propos… (http://www.apropospage.ru/).

Софья Валерьевна Ролдугина , Элизабет Гаскелл

Драматургия / Проза / Классическая проза / Славянское фэнтези / Зарубежная драматургия
Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Забытые пьесы 1920-1930-х годов

Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям. Часть пьес печатается впервые, часть пьес, изданных в 1920-е годы малым тиражом, републикуется. Сборник предваряет вступительная статья, рисующая положение дел в отечественной драматургии 1920–1930-х годов. Книга снабжена историко-реальным комментарием, а также содержит информацию об истории создания пьес, их редакциях и вариантах, первых театральных постановках и отзывах критиков, сведения о биографиях авторов.

Александр Данилович Поповский , Александр Иванович Завалишин , Василий Васильевич Шкваркин , Виолетта Владимировна Гудкова , Татьяна Александровна Майская

Драматургия