Фрагментация

Тея была чертовски привлекательным существом. Была в ней какая-то огненная искра. Это действовало сильнее, чем ее природная красота. Казалось, что у нее в груди вместо сердца расположен большой мистический магнит. Он неумолимо притягивал к себе мужские взгляды, а за ними и сердца. Подчинение происходило так же быстро и грациозно, как у опытного заклинателя змей, который заставляет изгибаться кобру под навязчивые аккорды флейты. Как и все остальные, я также быстро пленился ею, особенно красивыми томными глазами. Они часто дразнили меня дерзким призывом. Мягкие пухлые губы только усиливали его. Слегка приоткрытые, так, что виднеется влажный кончик языка. Он блестит среди перламутра зубов и манит пьянящей страстью. Потом мы целуемся, и губы становятся более твердыми, напрягаются, будто хотят что-то сказать, обязательно что-то непотребное. А потом расслабляются вновь. Это заводит. Ты целуешься и говоришь одновременно с любимым человеком. Но это работает только в том случае, если ты любишь. Если не любишь, ты ощутишь упругость гиалурона. Потом руки опускаются на ее небольшую твердую грудь, она утопает в ладонях. Руки и губы скользят дальше по изгибам ее изящного тела, обхватывают щиколотки, пробегают по тонким изгибам стоп и длинным пальцам. А потом медленно, наслаждаясь каждым сантиметром ее тела, ты снова поднимаешься наверх.

Когда я встретил ее в первый раз, я подумал, какая она красивая. Она напомнила мне красного петушка – аквариумную рыбку, очень нежную и поэтому постоянно погибающую от невыносимых внешних условий – щелочной воды или неподходящего корма. Но Тея, как показала история, оказалась рыбкой жизнестойкой. Это относилось и к навязчивым ухажерам, грязным троллейбусам и зассанным подворотням. Среди такого убожества ей приходилось жить. Внутри она, конечно, жутко переживала, так как душа стремилась к далекому от бедности миру, но этого не было видно. Детство Теи прошло в богатстве, но под строгой родительской опекой. Когда опека стала невыносимой, она ушла и теперь жила у бабушки на Московском форштадте. Это такой маргинальный район в Риге, застроенный ветхими деревянными домами и редкими сталинками. Ночью среди них по дворам сновали своры голодных собак, цыган и наркоманов, ищущих очередную дозу.

Тея ненавидела бедность. Ее всегда коробило от любых признаков безденежья. Это я понял еще на нашем первом свидании, когда она с упоением рассказывала о своих мечтах. Мне тогда захотелось все для нее сделать. Я помню, так расстроился из-за своих скромных финансовых возможностей, что стремительно и сильно напился. Вел себя ужасно, пытался заказать рыбу фугу в китайском ресторане и так жадно целовал ее в такси, что чуть не отколол композитное покрытие на ее зубах.

Тея забеременела ровно через три месяца после нашего знакомства. Жили мы тогда у моей мамы. Это было не самое подходящее место для людей, которые собирались пожениться. Мама моя, конечно, человек хороший, а для меня – так вообще замечательный, но тяжелый. Мама тщательно скрывала свою мизантропию под забралом тревожной дружелюбности. Беременность протекала легко, правда, не у меня. Озабоченность финансовым положением и предстоящая свадьба сильно давили на нервы. Но возможность решить все проблемы сразу мне незамедлительно подвернулась. На работе мне предложили отправиться на полгода советником в Брюссель. Я, естественно, согласился. Бегал и рассказывал всем напропалую про счастье, которое не за горами, и усердно посещал курсы для дипломатов. Параллельно случилась свадьба. Протекла она, за исключением церковной церемонии, достаточно обыденно. Никто не подрался.

Мы оба были уверенны, что женимся раз и навсегда. Поэтому решили венчаться. Ходили на подготовительные курсы для новобрачных. Курсы вел пожилой священник совершенно лютого иезуитского толка. Думаю, если бы не он, брачующихся в приходе было бы намного больше. Но отделить зерна от плевел, то есть сомневающихся агностиков от убежденных клириков, было его главной задачей. Было смешно наблюдать за поведением пар, видавших многие виды, но решивших, не знаю, на какой хрен, венчаться через надцать лет совместной жизни. Священник их язвительно спрашивал, мол, зачем решили венчаться и в чем, по-вашему, смысл венчания. Ветераны гражданского брака обычно терялись, говорили о счастье и благополучии, обновлении отношений и так далее. Иезуит все это отметал в мусорную корзину и в финале выдавал трудно постижимую истину о том, что воцерковленный брак нужен лишь для того, чтобы спасать свою душу.