Подспудную неприязнь к матери Лера начала испытывать на тринадцатом году жизни. В шестнадцать уже презирала ее всей своей сущностью. Отчима при этом готова была сжечь живьем. Но временами, уже после шестнадцати лет, ее окутывали грусть и отвращение к себе же самой, сплетаясь со злостью в отношении родителей, и этот ядовитый комок в такие моменты выливался в необходимость либо глотать успокоительные (растительного происхождения, которые всегда наличествовали в бабушкиной аптечке), либо запираться в своей комнате и заливаться слабоалкогольными напитками. Терзания, страдания, которые, накрывая ее с головой и вдавливая в кровать или холодный пол, продолжались в среднем до двух часов (и со временем эти приступы апатии становились чернее, длительнее и посещали ее все чаще, отчего трезвые паузы между погружениями в расслабленное состояние от успокоительного или алкогольную эйфорию закономерно сокращались, а напитки требовались либо более крепкие, либо в бо́льших объемах) и всегда заканчивались одинаково: она вспоминала отца и говорила себе, что его смерть не должна была стать для матери причиной – или предлогом – для отказа от кровной дочери в пользу какого-то самовлюбленного кретина с всегда набитым до отказа портмоне. А спустя некоторое время Лера засыпала.
Стоит оттолкнуться от всегда набитого портмоне и уточнить, что в плане материального достатка Лера никогда не была обделена. Мать понимала: решение отправить свою дочь к бабушке на долгие одиннадцать лет (то есть пока та не окончит школу) нельзя было назвать разумным и стоило хоть как-нибудь давать понять девочке, что она продолжает ее любить и скучает. Поэтому вместе с мужем они каждые два месяца, пока той не исполнилось одиннадцать, высылали ей подарки. На двенадцатую в ее жизни новогоднюю ночь ей подарили стационарный игровой компьютер, сборку которого доверили знакомому IT-специалисту из ближнего окружения, заверившего, что в ближайшие года четыре об обновлении внутренностей системного блока можно не беспокоиться. После двенадцатого дня рождения ей начали ежемесячно пересылать деньги: до четырнадцати лет – от пяти до семи тысяч рублей, до шестнадцати – от десяти до двенадцати тысяч, а далее – по тридцать тысяч (в определенные праздники – и того больше). Учитывая то, что к семнадцатилетию Валерии средняя заработная плата в этом малонаселенном городке не превышала двадцати тысяч рублей, те суммы, что она получала от родителей, были объективно внушительными, а для ее сверстников и вовсе огромными. Разумеется, многие из подростков (да и не только подростков, но и взрослых, которые были наслышаны о ее пассивном доходе) не могли не завидовать ей.
Однажды, когда восьмой учебный год подходил к концу, ей забила стрелу учащаяся десятого класса, хулиганка из неблагополучной семьи, которую в школе очень многие если не уважали, то как минимум опасались. Посреди одной из перемен она просто подошла к Лере и безо всяких объяснений назначила место и время. Впрочем, Валерии и так была ясна причина: невесть сколько раз в стенах школы она ловила на себе ее озлобленный взгляд и ни единожды слышала из ее уст оскорбления, в которых в той или иной форме упоминались деньги. Однако она ее не боялась, поэтому по окончании перемены спокойно прошла в свой класс, на ходу прикидывая, как будет действовать в драке, чем и куда будет наносить удары этой, как про себя прозвала она ее, отмороженной показушнице.
После уроков на футбольном поле собралось порядка сорока или даже пятидесяти человек, желающих насладиться дракой двух разъяренных школьниц. Большая их часть были на стороне Юли, инициаторши предстоящих разборок, кто-то выбрал нейтральную позицию – лишь бы увидеть зрелище, и только четверо, включая Лериных подруг, молча надеялись на то, что она одержит победу.