«Фрам» в Полярном море

В пути мы останавливались только один раз, чтобы произвести наблюдение. Теперь нелегко поймать солнце, и приходится пользоваться каждой минуткой, когда оно мелькнет сквозь бегущие облака; яркого солнца не дождаться. Вчера днем после упорного ожидания и после того, как я раза два напрасно устанавливал приборы, удалось наконец сделать скудное наблюдение и взять хотя бы приблизительно высоту.

Вчера же вечером я это наблюдение обработал и нашел, что нас неожиданно отнесло очень сильно на запад. С 61°16' восточной долготы, где мы были 4 июня, мы очутились примерно под 57°40'. Кроме того, нас отнесло порядочно на север. 4-го мы были под 82°17,8́ северной широты, а вчера под 82°26'. А ведь с того времени изо всех сил и с великим трудом мы пробивались к югу.

Утешительна, впрочем, такая подвижность плавучего льда, это подает надежду, что в конце концов нас все же вынесет дрейфом на открытую воду. Я уже начал сомневаться, чтобы можно дойти куда-нибудь одними собственными усилиями при таком гнусном состоянии поверхности льда и всего пути – вся надежда теперь на разрежение льда.

На наше счастье, вчера поднялся северо-восточный ветер. Пусть бы он только продержался и хорошенько погнал льды. Ведь если ветер мог отнести нас на северо-запад, он может отнести и на юго-запад и, наконец, прямо к нашей цели или хотя бы в море между Землей Франца-Иосифа и Шпицбергеном. Судя по этому наблюдению, я еще больше, чем когда-либо, сомневаюсь, что мы окажемся к востоку от мыса Флигели, и все больше и больше начинаю верить в возможность того, что первой землей, которую мы увидим, – если вообще нам суждено ее видеть, а на это я все же надеюсь, – будет Шпицберген.

В таком случае нам и одним глазком не удастся взглянуть на Землю Франца-Иосифа – землю, которую я видел в золотых грезах и во сне и наяву. Ну, да будь что будет, приходится с этим примириться. На Шпицберген попасть, в сущности, тоже недурно, а если мы действительно ушли так далеко к западу, то тем больше надежды добраться в скором времени до открытой воды или до разреженного льда. Итак, в путь! Если бы мы только могли раздобыть продовольствие, все было бы в порядке, но в том-то и загвоздка.

Потратив немало времени на вычисление и размышления по поводу нашего дрейфа и нашего будущего, я позволил себе хорошенько выспаться. К чему, в самом деле, спешить по этому пути, который сегодня ничем не лучше вчерашнего? Да кроме того, идти ночью и прохладнее и удобнее, чем днем. Самое лучшее – это растянуть по возможности время, расходуя при этом наши запасы лишь безусловно необходимыми порциями.

Летом условия несомненно улучшатся, и за три рабочих месяца мы сможем обеспечить себя провиантом. Было бы странно, если бы это оказалось невозможным. Птицы здесь во всяком случае встречаются постоянно: вчера я опять видел большую чайку; но на то, чтобы поддерживать свою жизнь ими, у нас не хватит патронов. Все надежды теперь на тюленей и медведей; забить бы хоть одного такого приятеля прежде, чем придут к концу наши запасы; тогда мы будем обеспечены надолго».

«Воскресенье, 16 июня. Вчера дело шло из рук вон плохо. Лед такой тяжелый, что можно прийти в отчаяние. Единственное утешение – сознание, что хуже уже быть не может! Минутами я просто не знал, на что решиться. Пожалуй, лучше убить всех собак сразу, чтобы запастись пищей для самих себя, и попытаться без их помощи двигаться вперед по мере сил. Таким образом мы, конечно, продлили бы свои запасы дней на пятнадцать, а то и на двадцать и успели бы за это время продвинуться вперед хоть сколько-нибудь.

На более или менее значительное продвижение, однако, рассчитывать нельзя, а потому все же, пожалуй, правильнее выждать. Но с другой стороны, до земли, до открытой воды или, во всяком случае, до разреженного льда не может быть далеко, и каждая пройденная к югу миля имеет свое значение. Значит, нужно пытаться использовать собак до последней возможности и с их помощью продвинуться насколько возможно дальше. Может статься, перемена близка, а если и нет, то лед улучшится, станет ровнее, как тот, по которому мы шли не так давно.

А пока что мы вынуждены были забить вчера еще двух собак. Когда тронулись в путь, обнаружилось, что Лисичка совсем выбилась из сил и ноги у нее подкашивались; она упала и не могла встать; я протащил ее немного вместе с нартами, но она тщетно пыталась подняться на ноги. Пришлось взвалить беднягу на нарты поверх груза. Когда дошли до тороса, где нашлось защищенное от ветра место, Иохансен убил ее, пока я ходил искать дорогу. Не лучше было положение и с другой из моих собак – Стурревеном. Нечего и думать было не только заставить его тащить нарты, но и вообще двигаться самостоятельно; он едва плелся, шатался и падал; все время приходилось помогать ему вставать, но тем не менее он еще кое-как двигался.