Франкенштейн в Багдаде

Он менял лица, как сказал главный астролог в свой предсмертный вечер, но был одержим желанием постоянства и стремлением к вечности. Ради того, чтобы оставаться здесь, он убивал и оправдывал убийства тем, что не желает сгинуть в неизвестности. Никто не хочет умирать просто так, без смысла, не ведая, ради чего нужна его смерть и что с ним будет после. Вот и Безымян тоже не знал ответы на эти вопросы, поэтому хватался за жизнь. Скорее от страха и, может быть, даже сильнее, чем те другие, которые отдавали ему свои жизни и органы которых он забирал себе. Они не оказывали ему яростного сопротивления, поэтому не заслуживали жизни так, как достоин ее был он. Даже если они знали, что бессильны перед ним, они должны были пытаться спастись. Но они сдавались, даже не попробовав побороться, не попробовав защититься. И это имея лишь одну-единственную жизнь! Другой не будет! А ведь это единственный бой, когда человек не должен сдаваться, когда он просто обязан выстоять!

Люди пересказывали его историю друг другу, но даже в их рассказах он был многолик. В квартале ас-Садр его называли ваххабитом, а в аль-Аземийе шиитским террористом. Иракское правительство озвучило официальную версию, согласно которой он являлся агентом иностранных спецслужб. Американский Госдеп, со своей стороны, выступил с заявлением, что это опаснейший преступник, цель которого – ни много ни мало – сорвать планы союзников в Ираке.

Но что это за планы? Полковник Сурур, например, считал, что создание такого чудовища и было частью американского замысла. «За этим зверем стоят американцы, – настаивал он. – Собрать подобного Франкенштейна и выпустить в Багдаде на волю – это в их духе».

В кофейнях шептались, что его видели даже средь бела дня. Рассказчики соревновались, у кого страшнее получится его описать. Он может оказаться рядом с тобой за соседним столиком в ресторане или войти в тот же магазин одежды, а может сесть с тобой в ту же маршрутку. А ночью он передвигается по городу со скоростью света и одним прыжком забирается на крыши домов. Никто не знает, кто окажется его следующей жертвой… Несмотря на все заверения правительства, что бандит обезврежен, люди продолжали верить в то, что он бессмертен, ведь они слышали свидетельства очевидцев, как по нему стреляли, а он бежал, не замечая пуль. Они знали, что он не истекает кровью. Знали, что его лицо, которое он скрывает, можно увидеть лишь случайно, да и то на мгновение. Нарисованный народной фантазией образ страшилища подпитывался животным страхом и осознанием того, что череда смертей, одна порождающая другую, никогда не оборвется. Темная фигура разрасталась в воображении тревожных жителей Багдада, кладущих ночью свои сонные головы на подушки, до невероятных размеров.

Даже в меня, увлекшегося этой историей, вселился страх, и я каждый раз, когда доводилось идти вечером по темной улице, оборачивался – не мелькнет ли где силуэт самого опасного из преступников. А в голове навязчиво звучал жуткий вопрос: почему именно мне суждено принять смерть от него?

5

Последнее, что было известно о полковнике Суруре Маджиде, – это то, что он отправлен в отставку. Но полковник не сдался, как можно было подумать. Он задействовал все связи, подключил всех своих друзей-военных, которые оставались на плаву и при новых временах, и добился того, что его вернули на службу. Не в Информационно-аналитический отдел, конечно, который был распущен, а в одно из захолустных отделений полиции, и то как исключение.

В течение нескольких месяцев я регулярно наведывался в квартал аль-Батавин, чтобы составить полную картину развернувшихся в нем событий. Мне было любопытно, как на самом деле выглядел Франкенштейн. Я зашел в кофейню Азиза аль-Мысри и завел разговор с самим хозяином. Оказалось, что он ничего не знает о судьбе Хади Барышника после взрыва. Дважды он навещал друга в госпитале. В первый его визит Хади еще не приходил в сознание. Когда же Азиз пришел к нему во второй раз, Хади уже шевелил губами под бинтами, которыми было обмотано его лицо. Азиз решил, что Хади выживет. Но на следующий день врачи сообщили ему, что Барышник самовольно ушел из госпиталя, никого не поставив в известность о том, куда направляется.

С Фараджем ад-Даллялем мне поговорить не удалось. Он почти не выходил из дома, а управление всеми делами взял на себя один из его сыновей. Что касается Умм Салим аль-Бейда, то она не разрешила мне встретиться с ее мужем, поскольку наша с ним беседа тогда в госпитале аль-Кинди его сильно взволновала. Однако я легко связался по телефону с отцом Иосией и зашел к нему в церковь. От него я узнал недостающие подробности истории Умм Даниэль, ее пропавшего без вести сына, дочерей, живущих в Австралии, и дьякона Надира Шмуни.