Франкенштейн в Багдаде

В квартале ас-Садрийя в старой части Багдада, в нескольких километрах от аль-Батавин, прогремел взрыв, но о заминированном автомобиле он узнает только днем. Хади захотел перекатиться на другой бок – правое бедро пронзила острая боль. Он отдышался, приподнялся, упершись руками, сменил положение на сидячее и застонал от пульсирующей боли, прошившей все тело, – саднили раны, нанесенные офицерами, раскалывалась голова и жег желудок. Его клонило в сон, но голод не давал ему вздремнуть.

Хади сидел в кровати, размышляя о незаметно подкравшейся старости, которая, как он раньше уверял сам себя, никогда не наступит. Вдруг снаружи послышалась возня. Вошли Азиз аль-Мысри и двое соседских юношей. Азиз, ругаясь и проклиная все на свете, еле сумел запереть за собой тяжелую деревянную входную дверь. Наконец справившись, он развернулся к Хади, улыбнулся, протянул ему термос с чаем, тарелку густого каймака с хлебом и дружески похлопал его по плечу.

– Ну, хвала Аллаху, все обошлось! – вздохнули все трое.

Менее чем через час явился парень, с которым Хади ранее условился о встрече, чтобы узнать, что делать с остальной мебелью, вывезенной накануне из гостиницы Абу Анмара. Увидев своего «учителя» лежащим в беспомощном состоянии на кровати в бинтах, он опешил, открыв рот от изумленивя. Что касается Азиза аль-Мысри, то он еще утром от посетителей в кофейне узнал, что с его другом стряслось несчастье, и, оставив заведение на молодого помощника, поспешил к Хади, чтобы удостовериться, что с ним все в порядке. Хади не дал ни одного внятного ответа, что привело их в еще большее замешательство. Что за дорожная служба? О каком преступнике он говорит? И почему из-за этого бандита так издевались над самим Хади? Окончив завтрак, Хади поднялся, чтобы, как предложил ему Азиз, осмотреть как следует дом. Пропажа сбережений и ценных вещиц стала для него ударом. Сначала Хади засомневался, но, припомнив галдеж, что слышал минувшей ночью, валяясь во дворе в полуобмороке, он понял, что именно вчерашние визитеры прихватили его имущество. От вида барельефа Девы Марии с разбитой головой всем, не только Хади, стало не по себе.

– Как же можно было так с тобой поступить, Богородица-Дева?! – прошептал Азиз аль-Мысри, подходя к нише. Он схватился за барельеф рукой, заглядывая в полость, открывшуюся в месте скола, и вдруг нечаянно сдвинул его вместе с задней панелью, которая, как оказалось, не была закреплена в стене. Азиз отдернул руку, боясь, что барельеф рассыплется, и взглянул на Хади, который с рассеянным видом копался в кучах своего барахла, перебирая одну тряпку за другой.

У Хади подкашивались ноги, стоило ему только вспомнить украденную сумму, вырученную от продажи старой мебели. Он был готов завыть и разрыдаться, но смог взять себя в руки. Азиз пытался его успокоить и уложить на кровать, советуя забыть пока обо всем и выспаться либо съездить в лечебницу обработать раны. Но Хади отказался.

Через час он пришел в себя, смирившись со свалившимися на него несчастьями, и отправил молодого человека купить жидкость для полировки, гвозди, наждачную бумагу, клей и другие мелочи, необходимые ему для починки старой мебели, попросив обернуться быстрее и помочь подготовить к обработке шкафы, источенные жучками, чтобы скорее выставить их на продажу.

После ухода всех посетителей Хади обратил наконец внимание на разбитый гипсовый барельеф Девы Марии и вздохнул над этой потерей тоже. Ведь он время от времени порывался аккуратно вытащить его из стены и предложить выкупить одной из церквей или сбыть кому-то из собирателей церковного антиквариата. Он сунул ладонь в образовавшееся на месте лица отверстие с острыми краями и потянул на себя. Материал сразу поддался, и часть барельефа осталась у него в руке. После Хади легко смог вынуть его целиком из проема стены. Но когда ставил на пол, нижняя часть откололась. Хади смог удержать только руки святой Девы, в то время как кусок гипса со ступнями и складками одеяний упал и разбился.