Франкл и Бог. Откровения психотерапевта о религии и Боге

Никто не может снять с себя личную ответственность и просто передать ее, подобно лишней карте в известной детской игре, политикам, властям, концернам, медийным гуру и прочим «вожакам стада». Конечно, радиус действия отдельной личности ограничен. Но в пределах этого радиуса заповеди неизменно остаются в силе – не важно, десять их или десять тысяч. Важно понять «заповедь момента» и услышать, что говорит о ней наша совесть.

Последняя или предпоследняя инстанция?

Является ли наша совесть последней инстанцией, перед которой мы несем ответственность? Или все-таки предпоследней? Франкл однозначно выбирает второй вариант и говорит об этом очень откровенно:

Эта последняя инстанция – не какая-то таинственная и могучая сила, не космическая энергия… это Некто, инстанция, обладающая идеальной личностной структурой… и мы должны стать последними, кто не решался назвать эту инстанцию, эту Сверхличность тем именем, которое ей дало человечество, – Бог.

Привычная сдержанность Франкла проявляется в этом высказывании разве что в несколько старомодном употреблении местоимения «мы», под которым он, несомненно, подразумевал самого себя.

Вера Франкла была верой в личностного Бога. В Бога, с которым можно разговаривать, которому можно сказать «Ты», с которым можно вступить в интимные душевные отношения.

И перед которым необходимо держать ответ. Чтобы рассказать Богу

Пережив ад концлагеря, Франкл сделался убежденным адвокатом страдающего человека. При этом он осуществил смену парадигмы. Раньше считалось, что посочувствовать, с пониманием выслушать, ласково подержать человека за руку – лучшее средство для заживления душевных ран. Естественно, все это помогает унять эмоциональную бурю. Но не вытаскивает занозу, застрявшую в сердце, и нарыв продолжает развиваться: есть ли в жизни, омраченной страданием, хоть какой-то смысл? Лишь когда человек находит утвердительный ответ на этот вопрос, он может справиться со своей травмой.

В героическом страдании есть удивительный положительный аспект. Чтобы реализовать одну из величайших возможностей осуществления смысла, человек должен выдержать неотвратимое страдание без деструктивных последствий для окружающих, не впадая в ярость и не вымещая ее на невиновных. Страдание не исчезнет из мира до тех пор, пока каждый будет перекладывать свою ношу на ближнего. Но и в том, чтобы позволять страданию разъедать «всего лишь» собственную душу и погружаться в депрессию, нет ничего утешительного. Есть замечательное стихотворение Юлиуса Штурма:

По ночам, по ночам

Приходят радость и страдание

И, прежде чем ты опомнишься,

Покидают тебя,

Идут, чтобы рассказать Богу,

Как ты их перенес^[3].

В самом деле все зависит от того, как человек несет свою судьбу, когда уже не может взять ее в свои руки, а может только принять на себя.

Прямая, вертикальная поза перед лицом судьбы внушает уважение. Почему? В ней проявляется упрямство человеческого духа, которое способно наделять смыслом даже самое бедственное стечение обстоятельств. Что означала Каинова печать?

Влитературном наследии Франкла есть несколько «рецептов сохранения человечности». И в них же содержится – в неразбавленном, концентрированном виде – рецепт разрешения всех военных конфликтов на нашей земле. Причем упомянутые мысли изложены не в учебниках, а в рукописи театральной пьесы, которую Франкл сочинил непосредственно после окончания Второй мировой войны.

В пьесе рассказывается о двух братьях, Пауле и Франце, очутившихся в концлагере и испытывающих обычные для узников мучения и унижения. Ослабевшие от голода братья лежат друг подле друга и мечтают о жизни после войны. Пауль намеревается, если останется в живых, позаботиться о том, чтобы подонки, заставляющие его так страдать, понесли заслуженную кару. Он клянется отомстить. А Франц пытается понять, почему Каина, первого убийцу среди людей, Господь отметил особым знаком. Может быть, Он хотел предупредить остальных об опасности? Нет! Он хотел избавить Каина от наказания сверх наложенного Им Самим… Ведь что произошло бы в противном случае? Одно убийство повлекло бы за собой другое, и так без конца.