Американский президент молчал еще много раз в связи с проблемами Восточной Европы. В Тегеране с глазу на глаз он заверил Сталина, что лично согласен с выработанными договоренностями между Сталиным и Черчиллем о переносе польской границы на Запад, но, учитывая американскую внутреннюю политику и роль 6–7 миллионов американцев польского происхождения, принявших участие в президентских выборах 1944 года, в данный момент он не может занять официальную позицию в этом вопросе. После этой уступки Сталин не придаст большого значения дальнейшим вопросам Рузвельта: будет ли возможным в связи с переносом границы на Запад возникшее переселение народов на свободной основе и не мог бы Сталин, принимая во внимание будущее Балтийских государств, сделать официальное заявление по поводу народного голосования и права на самоопределение, хотя Рузвельт относился к этим вопросам серьезно. После выборов 1944 года и Ялтинской конференции, когда общественность узнала о перемещении границы на Запад, Рузвельт снова скрыл свое сомнение в том, что Сталин не только Польше в ее новых границах, но и всем «освобожденным народам» в сфере влияния Красной Армии предоставит право на самоопределение. Когда адмирал Леги предупредил президента, что соглашения по польскому вопросу настолько эластичны, что их можно распространить от Ялты до Вашингтона, не прерывая их в техническом смысле этого слова, Рузвельт ответил: «Я знаю, Билл, я знаю это. Но это лучшее, что я могу сейчас сделать для Польши». Общественности Рузвельт преподнес эту часть ялтинского соглашения как большой успех, чтобы таким образом убрать последний барьер для принятия американцами участия в учредительной конференции в Сан-Франциско. Эта политика оставила его преемнику Гарри Трумэну нелегкое наследие. Рузвельт довел американскую общественность до того, что после его смерти можно было ожидать свободных выборов в Восточной Европе и, вероятно, подал Сталину надежду, что США гарантируют русским свободу действий в Восточной Европе.
Только после смерти Рузвельта общественности стала известна цена, которую Рузвельт и Черчилль заплатили Сталину в Ялте за счет Японии и Китая для вступления Советского Союза в войну против Японии через три месяца после немецкого поражения: дальнейшее существование коммунистического господства Внешней Монголии, передача южной половины Сахалина и Курильских островов, а также арендные договоры, которые гарантировали использование гаваней Порт-Артур и Дайрен (Дальний), а также маньчжурской железной дороги для советских целей. Американский генеральный штаб в связи с военной слабостью китайских националистов (гоминьдан) пришел к заключению, что американцам нужен другой второй фронт на Азиатском материке, так как без нападения советских дивизий на японские сухопутные войска в Маньчжурии и Корее безоговорочно капитулировать Япония могла бы только путем чрезмерных американских потерь при захвате основных японских островов. Еще нельзя было предвидеть, когда идущее на всех парах развитие атомной бомбы будет закончено, бомбы, которую предложил Альберт Эйнштейн в своем письме Рузвельту в 1939 году. Решение о применении атомной бомбы было Рузвельту неизвестно. В Ялте он полагал, что, несмотря на концессию, принятую не в пользу Китая, о которой Чан Кайши узнал только через пять месяцев, 15 июня 1945 года, этим секретным договором может быть устранено последнее препятствие на пути к достижению трех больших целей американской дальневосточной политики: победа над Японией, сделать Китай независимым проамериканским фактором в Восточной Азии и будущим мировым жандармом, вступление Советского Союза в войну с Японией.
Как бы значительно и необходимо не было, по мнению Рузвельта, сотрудничество с Советским Союзом в Азии и Восточной Европе, а также при создании Объединенных Наций, самым решающим испытанием для кооперации победителей после войны было соглашение по вопросу, что должно прийти на смену в центре Европы после разгрома Третьего рейха. Ни одна из трех держав не хотела спокойно или категорически предоставить другой или двум другим центр Европы как сферу влияния.