В 20 часов Штейнмец, добравшись до поля битвы, приказал Мантейфелю и Цастрову отойти назад к Ниду. Это было серьезным шагом. Пока прусские войска могли расположиться биваком на позициях, которыми такой нелегкой ценой овладели, они могли претендовать на победу – и претендовали: их полковые оркестры вовсю наяривали
На следующее утро, 15 августа было в высшей степени непонятно, чего добились пруссаки в бою у Борни (так называемое сражение при Коломбей – Нойи. –
Вьонвиль-Марс-ла-Тур
Французы не видели оснований для недовольства событиями 14 августа. Они сражались, как подобает солдатам, и успешно сражались. Хаотичное отступление приостановилось, пруссаков отбросили, и Базен показал себя на поле боя хладнокровным и бесстрашным офицером, и французы теперь воспринимали его как главнокомандующего. Его назначение, как оказалось, и положило начало тем изменениям к лучшему, которых так ждали все. Базена в тот вечер восторженно приветствовала свита императора, а Наполеон III обратился к маршалу со словами: «Вы переломили ситуацию». То, что сражение, пусть и тактически выигрышное, было бедствием в стратегическом аспекте и что задержка, которую оно фактически вызвало, развеяла все надежды на успешный отвод сил на Маас, кажется, никому и в голову не приходило. Начиная с командующих корпусами, ни один офицер французской армии не имел или предположительно не имел представления о намерениях главнокомандующего. Французская традиция, состоявшая в том, что, дескать, военные формирования суть инструмент в руках их главнокомандующего, по-прежнему была в ходу, и, поскольку французской армии не полагалось знать причины ее наступлений и контрнаступлений у границы, она представления не имела о целях битвы, а просто участвовала в ней. Армия понимала лишь то, что не опозорилась, что действовала достойно, а уж углубляться – нет, в этом нужды не было.
Именно в духе этой традиции и был воспитан Базен, именно это и объясняет его не всегда адекватные поступки. Взоры армии, страны и самого императора были теперь устремлены на него в ожидании следующего шага, но маршал все еще не верил, что именно ему сейчас предстояло принять решение, что именно он, а не император осуществлял командование на высшем уровне. И в тот же вечер договорились о продолжении марша на Верден, и Базен уснул с этой мыслью. Как маршал впоследствии заявит, он тогда безумно устал, он несколько дней не слезал с лошади, да и рана здорово досаждала ему. И до 10 часов утра 15 августа приказов на продолжение отступления не поступало, а потом именно они послужили наглядным свидетельством полной неспособности Базена на посту главнокомандующего вооруженными силами страны.