Франкогаллия

Первый из этих особых законов может быть сформулирован следующим образом: королю не дозволяется единолично без власти общественного совета решать что-либо из тех вопросов, которые имеют отношение к государству в целом. Здесь мы выдвигаем на передний план неопровержимое доказательство из опыта прошедших времен: да и, в самом деле, существует очень ясный и точный след былого обычая, который сохранен и до нашего времени: парламент Парижа (а он в значительной мере имел притязания на власть древнего парламента), не позволяет зарегистрировать ни королевские законы, ни королевские эдикты, если они не были рассмотрены парламентом и не получили его одобрение, а также и подтверждены решением парламентских судей. Так что, вероятно, не будет преувеличением утверждать, что власть парламента оказывается подобной власти античных народных трибунов, которые, как описывает Валерий Максим¹, приходили ожидать в помещении перед сенатом, когда им вынесут его постановления. Они изучали данные постановления по поручению сената, чтобы рассмотреть, окажутся ли эти постановления на пользу простому народу и подписывали их буквой Т как знаком и указанием своего согласия с ними. Однако если они не соглашались с этими постановлениями, то накладывали вето и препятствовали данному решению.

Однако ученейший муж Бюде утверждает, что сходство между этими институтами существует и с другой точки зрения. «Справедливо, поскольку это было необходимо, — пишет он, — для римского народа выяснить, что же именно должно было вершиться властью сената, того, который мы называем греческим словом homologare; также необходимо и теперь придавать законам наших государей силу установлений таким образом, чтобы подвергать судебным санкциям тех, кто имеет отношение к управлению государством и призывать должностных лиц в суд». А дальше Бюде заявляет: «В суде губернаторы и судьи провинций, которые у нас зовутся бальи, сенешалами и тому подобными именами, обычно клянутся соблюдать законы. В этом суде, как правило, регистрируют публичные решения, документы и королевские пожалования, так что они могут стать постоянными и никогда не утратят своей силы. При помощи судебной власти постановления государей либо утверждаются, либо теряют силу, когда сами государи не протестуют. Это — единственный суд, через который наши государи (а ведь они свободны от законов) действуют так, чтобы дать законы самим себе, так как если бы они проникнуты гражданственным духом, который и сами государи хотели бы видеть узаконенным, освященным и объявленным благодаря собственным ордонансам. Вместо того чтобы желать, чтобы их законы и эдикты были изъяты из сферы критики и обсуждения на совете, они желают, чтобы их предписания благодаря постановлениям совета могли стать священными на столетия»². Таковы слова Бюде. Итак, либо сенат тиранически узурпировал эту власть, чтобы противостоять королевским указам и повелениям (чему, конечно же, верить нельзя), либо необходимо, чтобы мы признали, что королям в старину не предоставлялась свободная и неограниченная власть во всех делах. Это также подтверждается Офрие³, Бойе, Монтенем⁴, Шасне⁵ и другими сведущими юристами, пользующимися авторитетом во Франции. При этом они совершенно не колеблются и высказываются единодушно.

Хорошо, давайте же рассмотрим остальные августейшие законы. А среди них первым является тот, согласно которому король не имеет права усыновления равно как и распоряжаться королевством, как при жизни, так и оставив завещание. Скорее сохраняется установленный предками обычай перехода короны, согласно которому наследование короны переходит к старшему из сыновей. Ведь в своем трактате Жан де Терруж⁶ писал: «короли Франции никогда не могли передавать своему потомству королевство по завещанию, или же определять своих первенцев в качестве наследников или кого-либо еще. Да и теперь ни один современный король не в праве этого делать». Далее с тех пор, как наследственная власть утвердилась в силу обычая во французском королевстве, она не может передаваться наследнику четко выраженной волей короля, как путем завещания, так и любым другим образом. В то же время король не может распорядиться установлением, которое не соблюдено формально, как в том случае, когда король умирает за пределами королевства. Но только установленный обычай передает королевство наследнику»⁷. Таково было мнение Терружа. Хотя вся наша древнейшая история подтверждает это, но едва ли найдется в ней пример более памятный, чем тот, о котором я собираюсь поведать.