Франсуа Гизо: политическая биография

Гизо, после 1848 г. уже двадцать лет как не занимавшийся политикой, за политической ситуацией во Франции и за ее пределами наблюдал очень пристально. В сентябре 1868 г. он написал книгу «Франция и Пруссия ответственны перед Европой». В этой работе Гизо больше ставит вопросов, нежели дает ответов, рассуждая о том, как в ближайшее время будут развиваться франко-прусские отношения. Именно противоречия между Францией и Пруссией он с полным основанием считал важнейшими в Европе в эти годы, после прусско-датской и особенно прусско-австрийских войн. И от того, окажутся ли Франция и Пруссия в состоянии войны, зависит, по его мнению, не только судьба собственно Франции и Пруссии, но и будущее всей Европы, поскольку война, если она произойдет, приведет к кардинальной перемене конфигурации сил в Европе. Именно поэтому Гизо и говорил, что Франция и Пруссия ответственны перед Европой: ее судьба находилась в руках французских и прусских политиков. Гизо даже называет состояние отношений между двумя странами дуэлью, и, соответственно, главную ответственность за исход этой дуэли возлагает на императора Наполеона III и канцлера Отто фон Бисмарка.

Гизо весьма высоко оценивал политические качества Наполеона III. По его мнению, Наполеон III удовлетворил свои воинственные амбиции двумя «правильными и блестящими войнами», в Крыму и Италии, втянув, правда, Францию в «химеричную и несчастную» войну в Мексике. «Этого мне кажется достаточным, чтобы рассчитаться с долгом по отношению к имени и достижениям Наполеона I»[937]. Однако, спустя два года, как известно, искушенный в тонкостях дипломатии Бисмарк спровоцирует Францию на объявление войны Пруссии.

Гизо не во всем одобряет Наполеона III. Оценивая расстановку сил, сформировавшуюся в Европе к концу 1860-х, он подчеркивал, что европейские державы, в том числе Франция и лично император Наполеон III, были сами виноваты в усилении Пруссии: они не препятствовали ей в войнах с Данией и Австрией[938]. Франция, по словам Гизо, спокойно наблюдала за стремительным усилением Пруссии под властью Бисмарка: «Не надо повторять очевидное: усиление Пруссии и ее безусловное доминирование в германских землях является для Франции очень важным»[939]. Как справедливо отмечал П. П. Черкасов, Наполеон III был обуреваем сомнениями – какую выгоду можно извлечь из австро-прусского конфликта для Франции? Отсюда его постоянные метания и переговоры то с Берлином, то с Веной, то с Флоренцией. В итоге, смутно ощущая нараставшую угрозу со стороны Пруссии, Наполеон III тем не менее не решился поддержать австрийского императора Франца-Иосифа, о чем впоследствии горько сожалел. Более того, он позволил своему младшему партнеру, Виктору-Эммануилу, принять предложение Вильгельма о военном союзе против Австрии. Император французов просчитался и в отношении боеспособности австрийцев, полагая, что война примет затяжной характер и ослабит обе стороны. Как отмечает П.П. Черкасов, «Наполеон надеялся, что в нужный момент он появится во главе армии на левом берегу Рейна и продиктует Вильгельму свои условия об “исправлении” границы»[940].

Что касается Бисмарка, то его военные успехи Гизо сравнивал с успехами Наполеона I, имея в виду победу прусской армии в битве при Садовой: «Со времен свержения императора Наполеона Европа не видела ничего более дерзкого, чем война Пруссии против Австрии в 1866 г., ни одного такого же быстрого и окончательного результата, как в битве при Садовой»[941].

Гизо лично не был знаком с Бисмарком, но много беседовал с людьми, знавшими его. Он приводит следующее высказывание о Бисмарке: «Есть только один честолюбец и храбрец в Европе – это господин Бисмарк». «Я не смог бы выразиться точнее», – отметил Гизо[942]. Он так оценивал роль Бисмарка в деле грядущего объединения Германии: «Возбужденный, я не хочу сказать, опьяненный, своими успехами в датском вопросе, г-н Бисмарк разбудил и вывел на сцену великий немецкий вопрос; он приступил к завоеванию Пруссией доминирующего места в Германском союзе, к которому она так долго стремилась»[943].

С одной стороны, Гизо выражал уверенность, что у Бисмарка и Наполеона III хватит мудрости не доводить противостояние до открытого конфликта; с другой стороны, он отмечал, что Европа была уже пропитана идеей грядущей войны: «Странным и, однако, естественным делом является доминирующий характер нашей политической ситуации. Среди глубокого материального спокойствия упорное беспокойство владеет душами и нарушает ход дел. Будет у нас мир или война? Разговоры и мысли беспрестанно крутятся вокруг этого вопроса»[944].