Этот странный союз можно было считать взаимовыгодным. Гизо подарил княгине свое присутствие и поддержку. Княгиня, со своей стороны, предоставила Гизо свой салон – пространство, игравшее в светской географии Парижа весьма важную роль. При Июльской монархии все значительные политические лидеры принимали в своем салоне гостей, в число которых входили не только светские знакомые, но и должностные лица. Гизо использовал для этой цели салон княгини Ливен, делившийся на две части: в одной половине, именуемой «большой гостиной», восседала на канапе княгиня в окружении своих приверженцев; в другой, называемой «малым кружком», беседовали перед камином пять-шесть дипломатов или депутатов; сам Гизо присоединялся попеременно то к завсегдатаям «большой гостиной», то к членам «малого кружка». В салоне княгини Ливен Гизо удалось превратить свой политический успех в успех светский[385]
.Для политика той поры эти две составляющие успеха были взаимосвязанными. Адольф Тьер, например, так и не смог дополнить свой политический успех успехом светским: его жена и ее мать не смогли стать подлинными хозяйками светского салона. Для Гизо салон Ливен был весьма важен, особенно с учетом того, что сам он в быту был очень скромен и к традиционным светским увлечениям относился более чем прохладно. Гизо не был меломаном, хотя любил Россини, и не часто посещал Оперу. Он не был и частым посетителем театров; пьесы он предпочитал читать и многие знал наизусть. Он не любил путешествовать. Кроме Женевы, где прошло его детство, и Англии, где он занимал посольскую должность, потом совершал короткие протокольные визиты и куда бежал в 1848 г., за шестьдесят лет своей взрослой жизни он лишь десять дней 1850 г. провел на водах в Эмсе, где лечилась княгиня Ливен; на одну неделю он приезжал к ней в Брюссель в 1854 г.[386]
Отношения Гизо и княгини Ливен развивались в рамках салонной общежительности: влюбленные встречаются ежедневно, но не ведут совместную жизнь; точнее, их совместная жизнь ограничена пределами света. Связь Гизо с княгиней развивалась по образцу, унаследованному от XVIII века: дама исполняла роль хозяйки салона, в котором царил великий человек – ее любовник. На эту же модель ориентировались при Июльской монархии и некоторые другие пары: графиня де Кастеллан и Моле, графиня де Буань и Пакье и самые прославленные любовники – г-жа Рекамье и Шатобриан. В отличие от пар, связанных узами законного брака, эти незаконные пары не были обязаны передавать потомкам имя и состояние, однако они исполняли очень важную социальную функцию: поддерживали, прославляли и, участвуя в политической жизни и покровительстве искусствам, передавали следующим поколениям представление о превосходстве выдающегося ума.
Салон княгини посещали столько же ради Гизо, сколько ради нее самой. Но близкие люди являлись к ней только в известный час; они знали, что Ливен и Гизо, когда он был в Париже, обязательно виделись дважды в день. Виктор Гюго писал об их отношениях: «Г-н Гизо каждый день выходит прогуляться после завтрака в 12 часов и всякий раз отправляется на улицу Сен-Флорантен посидеть часок-другой у княгини Ливен. Вечером он опять возвращается туда же и, за исключением каких-нибудь официальных случаев, проводит у нее все вечера»[387]
.Эти совместные часы Гизо и Ливен хотели проводить без докучливых посетителей. Для княгини, уделявшей огромное внимание этикету, это было очень важно. Поскольку под политикой она понимала дипломатию, неудивительно, что она придавала такое огромное значение этикету и безупречным манерам. Иметь хорошие манеры – это опасаться фамильярности, сохранять дистанцию при общении с посторонними. Время, когда Гизо приезжал, было известно, и все спешили удалиться к этому часу. Сам он также, судя по всему, тщательно следил за тем, чтобы не путать ее дом со своим собственным. Министр писал княгине 24 апреля 1841 г.: «Вчера я ушел скрепя сердце, только из чувства долга, чтобы никто не подумал, будто я чувствую себя у Вас, как у себя дома, и засиживаюсь позже других»[388]
. Правда, есть свидетельства, что далеко не всегда Гизо удавалось во всем следовать этикету. В литературе, посвященной Ливен, часто упоминается эпизод, связанный с Проспером Мерные, якобы умышленно возвратившимся по окончании вечера в гостиную княгини и увидевшего, что Гизо уходить вовсе не собирался и даже снял свою большую ленту[389].