Франц Иосиф. Любовь императора

Майлат отвечает, что император признает необходимость принять решительные меры в отношении Венгрии, однако опасается, что одни и те же причины приведут к одинаковым последствиям. Однако он не хочет одностороннего решения, испробованного в 1848 году, и стремится не допустить даже намёка на то, что эти меры приняты под давлением внешних обстоятельств.

Елизавета не понимает причин этого промедления. «Я только что вернулась из Кенигсэгга, где вела переговоры с Андраши, естественно, один на один. Он ясно и недвусмысленно высказывал свои взгляды, — пишет Елизавета императору. — Я поняла их и убедилась, что если ты доверяешь ему, но полностью, то мы ещё можем спасти не только одну Венгрию, но и всю монархию. Во всяком случав, тебе следует самому переговорить с ним, причём сразу же, ибо каждый день может так усложнить ситуацию, что в конце концов он уже не возьмёт на себя этот труд; в такой момент требуется обладать немалым мужеством, чтобы решиться на это. Так что побеседуй с ним сразу же, можешь быть с ним совершенно откровенным, ибо могу тебя уверить, что это не тот человек, который во что бы то ни стало готов играть определённую роль, который гонится за завидным положением, напротив, он скорее ставит на карту своё теперешнее положение, которое прекрасно. Но как любой честный человек, в тот момент, когда государство на краю гибели, он готов употребить всё, что в его власти, для спасения страны. Всё, что у него есть — свой разум, своё влияние в стране он употребит во благо тебе. В последний раз прошу тебя от имени Рудольфа, не упусти последнюю возможность...

Я просила Андраши сказать тебе всю правду, поставить тебя в известность обо всём, даже если это ничуть не радует. Прошу тебя, телеграфируй мне сразу же по получении моего письма, следует ли Андраши отправляться вечерним поездом в Вену. Я пригласила его завтра опять зайти к Пауле, чтобы дать ему ответ. Если ты скажешь «нет», если в последний момент ты даже не захочешь выслушать непредвзятого совета, значит, ты и в самом деле относишься ко всем нам безразлично. В этом случае ты навсегда избавишься от моих просьб и замечаний, и мне не останется ничего другого, как утешаться сознанием того, что я, что бы ни произошло, всегда смогу честно сказать Рудольфу: «Я сделала всё, что было в моих силах. Твоё несчастье не на моей совести...»

Для обращения к императору, изнемогающему под бременем бесчисленных забот, тон письма очень серьёзен, даже слишком резок, но опасность представляется Елизавете настолько реальной и близкой, что она полагает, что обязана быть резкой, даже в интересах собственного мужа.

В Венгрии умеют ковать железо, пока горячо. Через два дня после того как Елизавета отправила письмо мужу, почта доставила ей послание будто бы частного характера. Почерк оказался ей незнаком. Вскрыв письмо и мельком заглянув на четвёртую страницу, чтобы узнать автора, — подписи она не обнаружила. В анонимном письме королеву умоляли вмешаться, называя её «земным ангелом-хранителем Венгрии», писали, что мира можно добиться только в том случае, если монарх полностью восстановит законы 1848 года, учредит венгерское министерство и согласится короноваться королём Венгрии. В качестве министров аноним предлагал, в частности, Деака, Этвеша и Андраши — три фамилии, которые императрице приходится слышать теперь повсюду, куда бы она ни обратилась. С замиранием сердца она ждёт результата своей просьбы к императору и получает от Франца Иосифа шифрованную, наспех составленную телеграмму: «Велел Деаку тайком приехать. Поэтому не слишком связывайся с Андраши».

Известие о поездке императрицы в Будапешт дошло и до Кошута, который в качестве главы венгерских эмигрантов в Италии приветствовал развитие событий, связывая с ними далеко идущие планы. Он сразу почуял угрозу для своих замыслов. Ещё 16 июля он с возмущением пишет из Флоренции графу Чаки: «Симпатичные объяснения, данные императрицей по поводу её поездки в Пешт, произвели здесь нежелательный эффект. Очень важно, даже чрезвычайно важно, чтобы признак национальной жизни развивался в прямо противоположном направлении. Природная венгерская пассивность весьма и весьма огорчает».