— Потому что во французском это означает еще и «простак» или «дурачок».
— А ты разве дурачок?
— Надеюсь, что нет.
Пока я делаю салат, Мишель готовит мясо на барбекю. Над мысом Фрежюс медленно поднимается молодой месяц. Стол на верхней террасе освещен только бледным мерцанием моей масляной лампы. Вечера в июне еще прохладные, и потому мы переоделись в брюки и рубашки с рукавами. После того как съедены ароматные бараньи котлеты, приправленные травами из моего нового садика, я захожу в дом и возвращаюсь оттуда с пачкой купюр, полученных от Рене: мне хочется, чтобы Мишель проверил их.
— Почему ты не отнесла их в банк? — удивляется он.
Мне приходится немного подумать, так как я и сама не совсем понимаю, почему спрятала сумму, равную тысяче фунтов, в комоде между пахнущими лавандой простынями.
— Я боялась, что они фальшивые или краденные, — наконец признаюсь я.
Мишель хохочет:
—
— Тогда почему он не вернулся за лесом?
— Еще вернется. Это же Прованс. Здесь никто не спешит.
И правда, я совсем забыла, что ко времени здесь относятся не так, как на севере. «Завтра» совсем не обязательно означает завтра, скорее этот термин относится к какому-то неопределенному моменту в будущем. Чтобы узнать к какому, надо просто спокойно ждать, а для такого нетерпеливого человека, как я, это довольно мучительно. Но я признаю, что Мишель прав, и мы проводим с ним два чудесных выходных дня без всяких помех и неожиданных визитов.
Как всегда, мы встаем с самыми первыми лучами солнца. Теперь, когда территория расчищена, нам нравится начинать день с прогулки. По тропинке, бегущей через сосновую рощу, мы забираемся на самую макушку холма, запыхавшиеся, валимся на мягкую подстилку из иголок, вдыхаем божественный хвойный аромат и любуемся утренней зарей. Мне случалось встречать восход в разных частях света и с разными мужчинами, но нигде и ни с кем я не чувствовала себя такой счастливой. Я закрываю глаза и глубоко вздыхаю. Иногда мне делается страшно от того, как сильно я люблю этого человека.
Мы возвращаемся домой и сразу же ныряем в еще холодный бассейн, а потом — в большую фаянсовую ванну. Нежась в горячей воде, мы через окно наблюдаем за тем, как целые семейства кроликов осторожно выбираются из-под штабелей дров, шевеля усами, принюхиваются к утренним запахам, а потом начинают весело скакать по освобожденной от сорных зарослей земле.
Эти первые часы утра — самое драгоценное для нас время. Целыми днями, включая и выходные, мы с Мишелем работаем, потому что иначе никогда не сможем ни восстановить, ни даже поддержать в нынешнем состоянии эту старую ферму, но утро принадлежит нам. Свет за окном из серого становится золотым, солнце поднимается все выше и заливает весь мир своим теплом.
— Завтракать! — зовет меня Мишель.
Влажные завитки отросших волос льнут к его шее, и весь он пахнет свежестью и миндальным шампунем.
Дни становятся все жарче, и теперь мы завтракаем не на нашей восточной террасе, а перед домом, куда солнце придет только после полудня. За яичницей и кофе я рассказываю Мишелю о том, что успела прочитать за неделю:
— Оливковое дерево, будто хорошие новости, быстро распространялось во все стороны света. Греки привезли его на юг Франции, одновременно с этим оно появилось и в Северной Африке — в Тунисе, Алжире и Марокко. По всему средиземноморскому побережью континента арабы культивировали его, выжимали масло, мариновали плоды. Шел международный обмен рецептами и технологиями. Несколько позже уже арабы по морю привезли оливу в Испанию и Португалию.
— А тебе известно, — вставляет Мишель, — что в Коране оливу называют благословенным деревом, не принадлежащим ни Западу, ни Востоку?
— Нет, я этого не знала, но вообще-то задумывалась, почему древние приписывали этому дереву некие мистические свойства. Наверное, они знали о нем что-то важное, но потом, во время бесконечных войн и миграций второго тысячелетия, это знание было утрачено, и только сейчас мы начинаем заново открывать его. Говорят же ученые, что с помощью оливы можно уберечься от некоторых видов рака и увеличить продолжительность жизни.
За разговором мы наблюдаем, как рыжие белки с пушистыми хвостами-султанами таскают с миндального дерева не убранные нами орехи. Действуют они на удивление слаженно: по две или по три ловко спрыгивают на мягко пружинящие ветки, хватают по ореху и уступают место следующей тройке. Сумятицу в этот хорошо организованный процесс вносит только появление сороки, которая очень недовольна тем, что белки прямо у нее под носом нахально таскают орехи, и громко выражает протест. Противная птица. Я слышала, что некоторые фермеры их стреляют, и теперь начинаю понимать почему.