Французова бухта

Дона думала о том, что все, что с ней происходит, это лишь крохотный отрезок времени, который никогда не повторится. То, что было вчера, уже ушло и принадлежит прошлому. А что несет с собой день грядущий — быть может, беду, кто знает. Но сегодня наш день, наш час, солнце светит только нам, и ветер, и море — все для нас. И люди на нижней палубе поют нам. Потому что судьба как величайшее сокровище подарила нам этот день — день, когда мы любили по-настоящему. Мы создали вдвоем целый мир и скрылись в нем от всего света — чего же больше?

Француз неподвижно лежал на палубе, закинув руки за голову. Во рту у него застыла трубка. Губы спящего изредка трогала мягкая улыбка. Дона вспомнила теплоту его тела, с сожалением подумав при этом о тех мужчинах и женщинах, которые не умели по-настоящему любить или замыкались, когда были влюблены, сопротивляясь своему чувству и стыдясь его. Как обделяют себя люди, избегающие любви, пылкой страсти. Она-то теперь знала, что для любящих отступает стыд, рушатся все барьеры, умирает гордость — отныне все чувства, побуждения, состояния души и тела становятся для них общими. Дона чувствовала, как ее душа наполняется восторгом и счастьем — и все благодаря ему.

Колесо штурвала резко крутанулось вверх, вырвавшись из рук Доны. «La Mouette» накренилась под ветром. Француз открыл глаза и с нежностью посмотрел на Дону. Вынув изо рта трубку, он неспешно выколотил пепел на палубу, ветер сразу же подхватил его и унес. Француз встал, потянулся, сладко зевнул. На лице его отразились умиротворенность и какая-то сияющая безмятежность. Он мягко подошел и встал рядом с Доной, опустив руки на ручку штурвала поверх ее ладоней. Они стояли, боясь пошевелиться, и смотрели на небо, море и паруса.

Тонкой линией на горизонте проступал берег Корнуолла. Первые чайки, летевшие навстречу кораблю, уже кружили над его мачтами. Еще немного, и с дальних холмов повеет запахом земли, жара спадет и перед ними откроется широкое устье Хелфорда. В его водах багрянцем и золотом будет сверкать заходящее солнце. На песчаных отмелях еще сохранится дневное тепло, вода в реке поднимется с приливом и станет совсем прозрачной. Они снова увидят бакланов, парящих над скалами, устрицелова, прыгающего на одной ноге у маленьких луж на отмелях, серую цаплю, неподвижную, будто спящую. С их появлением цапля мигом взлетит и, тяжело взмахивая крыльями, скроется за деревьями. В бухте после дневного зноя тихо и прохладно. Деревья у кромки воды встретят их как старых знакомых. Во тьме вскрикнет козодой, рыбы будут плескаться в воде, а когда они вдвоем пойдут сумеречной порой по тропе среди папоротников и молодой поросли, все запахи и звуки, какие бывают только в середине лета, окружат их плотным кольцом.

Словно читая ее мысли, Француз тихонько спросил:

— Хочешь, снова разложим костер и поужинаем в бухте?

— Да, — сказала Дона, — там, где и прежде, — на молу.

Она откинулась назад, прижалась к нему и долго смотрела на дальние очертания берега, становившиеся все более явственными. Дона думала о том, что любовь, к ее изумлению, оказалась таким простым и захватывающим чувством, что, стоило не устоять перед ней лишь однажды, как она заполонила собой всю ее жизнь, не оставив места ни стыду, ни страхам, ни сомнениям — ничему, кроме поющей радости. Кажется, давно ли Дона видела со скалы, как таинственный корабль входит в прибрежные воды, и вот теперь она стоит на борту «La Mouette».

В предзакатной тиши, с приливом, шхуна вошла в широкое устье реки. И хотя они отсутствовали лишь несколько дней, что-то в природе неуловимо изменилось: цвет листвы стал более насыщенным, холмы поражали богатством оттенков, в воздухе парило, благоухало так, как бывает только на самом пике лета. Сорвался с земли и улетел к верховьям реки вспугнутый кроншнеп. «La Mouette» легла в дрейф, но у самой бухты невесть откуда налетел порыв ветра и качнул корабль в сторону. Пришлось спускать шлюпки и на тросах доводить «La Mouette» до ее стоянки. Уже длинные тени упали на воду, когда якорная цепь, глухо задребезжав, упала в глубокую заводь. Корабль, покачиваясь, развернулся навстречу последней волне прилива. Неожиданно откуда-то выплыли два лебедя, словно белые парные ладьи, а за ними торопливо двигались трогательные пушистые лебедята. Вскоре все семейство скрылось из виду, оставив на воде кильватерный след, словно маленькая флотилия кораблей.

К ночи на «La Mouette» был наведен порядок, палубы чисто вымыты, с камбуза потянуло приятным запахом. На полубаке не смолкали веселые матросские голоса.