Французова бухта

— А что лорд Рокингэм? Как он отнесся к последним событиям?

— Его сиятельство выглядел явно разочарованным, узнав о невозможности видеть вас. Впрочем, говорил он мало. Его заинтриговали слова Пруэ о том, что никто, кроме меня, не допускался к вам во время болезни. Его сиятельство с таким острым любопытством взглянул на меня, будто у него заново открылись на все глаза.

— Весьма похоже на него, Уильям. У лорда Рокингэма необычный склад ума. Он просто создан для того, чтобы вынюхивать чужие секреты, у него даже нос вытянутый, как у терьера.

— Не смею возражать, миледи.

— Странно, Уильям. Какая-то фатальность лежит в составлении планов. Мы с вашим господином хотели позавтракать вдвоем в бухте, поудить рыбу и поплавать, а потом снова устроить ужин под открытым небом. И вот — все кончено, все перечеркнуто одним махом.

— Ненадолго, миледи.

— Теперь ничего не известно. В любом случае, нужно сообщить на «La Mouette», что с первым приливом она должна покинуть бухту.

— Разумнее дождаться сумерек, миледи.

— Последнее слово остается за вашим господином. Ах, Уильям!

— Да, миледи?

Она горестно покачала головой и съежилась, сидя на стуле. Лишь глаза выдавали то, что никогда не произнесли бы уста. Неожиданно Уильям склонился и похлопал ее по плечу, будто она была Генриетта.

— Понимаю, миледи, — сочувственно произнес он, вытянув губы. — Все образуется. Вы снова будете вместе.

Страшная усталость навалилась на Дону. Крушение надежд, участливый и, тем не менее, нелепый жест Уильяма, похлопавшего ее по плечу, — все это вывело ее из равновесия. Дона почувствовала, как слезы градом покатились у нее по щекам, и она не могла унять их, как ни старалась.

— Простите меня, Уильям, — всхлипывала Дона.

— Миледи!

— Глупая, непростительная слабость — и ничего больше. Но мы были так счастливы!

— Ничего другого я и не ожидал, миледи.

— А ведь такое происходит не часто, не правда ли?

— Раз в миллион лет, миледи.

— Все. Больше не будет слез. Как бы ни сложилось дальше, но того, что было, у нас никто не отнимет. Мне по-настоящему удалось ощутить полноту жизни. А это уже немало. Сейчас, Уильям, я поднимусь в свою комнату и лягу в постель. Утром вы принесете мне завтрак, а когда я почувствую себя достаточно подготовленной к нелегкому испытанию — пригласите сэра Гарри. Постараюсь выяснить, надолго ли он пожаловал.

— Очень хорошо, миледи.

— И необходимо найти способ предупредить вашего господина.

— Предоставьте это мне, миледи.

С первыми лучами солнца, пробивавшимися сквозь щели в ставнях, они вышли из комнаты. Держа в руках туфли, Дона осторожно поднималась по той самой лестнице, с которой спустилась в последний раз пять дней назад. Ей казалось, прошла целая вечность. На миг она задержалась у двери, за которой спал Гарри, услышала привычное фырканье спаниелей и тяжелое сопение самого Гарри. «Все, что прежде так раздражало меня и толкнуло на безумный поступок, теперь не имеет надо мной никакой власти, — подумала Дона, — все это не может проникнуть в тот новый мир, который я обрела».

Она прошла в свою комнату, прикрыв дверь. Окно в сад было открыто. В комнате было прохладно и пахло душистой сиренью, которую Уильям поставил у изголовья ее кровати. Дона раздвинула шторы, разделась и легла, закрыв глаза ладонями. Она представила себе, как сейчас в бухте Француз просыпается и протягивает к ней руку, но рука повисает в воздухе. Он вспоминает, что она ушла в замок, и ждет ее, наблюдая, как солнце поднимается все выше и выше. Потом он встает и, потянув носом воздух, не спеша идет купаться. Обождав еще немного, он кликнет матросов с «La Mouette». Кто-нибудь из них бросит ему конец каната, чтобы он мог забраться на борт. Один из матросов отправится в лодке на берег, чтобы забрать одеяла и остатки ужина. Француз спустится в каюту и насухо разотрется полотенцем. Войдет Пьер Бланк, неся поднос с завтраком. Помедлив еще немного, капитан сядет за стол и съест завтрак один, без нее. Потом он выйдет на палубу и, поглядывая на тропинку между деревьями, набьет свою трубку. Возможно, вернутся лебеди, и он начнет бросать им хлеб.

Дона воочию представила, как бы он взглянул на нее, спускающуюся вниз по тропинке, улыбнулся бы ей вскользь, не двигаясь с места и по-прежнему кидая хлеб лебедям, будто и не замечая ее появления. Что за мука перебирать в уме эти картины, когда все кончено: корабль должен отплыть, пока его не обнаружили. Что за мука быть здесь, в Навроне, лежать на этой кровати, когда он — там, в бухте, и им не быть вместе. Это ад… Красоту и любовь сменили боль и печаль. Дона долго лежала без сна, закрыв глаза руками, а солнечный свет уже заливал комнату. В десятом часу утра вошел Уильям.

— Отдохнули, миледи? — спросил он, ставя поднос с завтраком на столик около ее кровати.

— Да, Уильям, — покривила душой Дона. Она оторвала ягоду от кисти винограда, лежавшей на подносе.

— Джентльмены завтракают внизу, миледи. Сэр Гарри приказал мне осведомиться, в силах ли вы принять его.

— Да, мне придется сделать это, Уильям.