Французская демократия

Кто они, эти враги императорскаго правительства? Неужели милліонеры, представители Орлеанской династіи, сливки, цвтъ буржуазіи, вс эти плутократы и спекуляторы, которые загребаютъ жаръ чужими руками, скупаютъ акціи, берутъ взятки, занимаются биржевой игрою и гоняются постоянно только за барышами и развратными наслажденіями! Разумется, что для подобной сволочи, безсовстной и тунеядствующей, необходимо покровительство сильнаго правительства, въ комъ бы оно ни олицетворялось. Разумется, что всякое богатство, которое пріобртается не собственнымъ трудомъ, а сохраняется и накопляется монополіей, взяткой, обманомъ и насиліемъ, ищетъ неизбжно опоры въ правительств, потому что безъ него такое богатство было бы невозможно, немыслимо.

Духовенство, при всемъ своемъ желаніи, не можетъ отказаться отъ присяги, что съ нимъ будетъ безъ государства? Это извстно со временъ Константина. Самъ Іисусъ Христосъ заповдалъ воздавать Кесарево Кесареви. Правда, онъ присовокупилъ, что Божіе Богови, что совершенно мняетъ дло. Наконецъ, республиканцы по форм и, можетъ быть, нсколько демократовъ–коммунистовъ, – такіе люди способны, конечно, вступать въ коалицію и не задумаются передъ присягой, потому что они прежде всего – централизаторы, приверженцы нераздльности и единства, люди авторитета, разсчитывающіе на правительство больше, чмъ на самихъ себя, слдовательно, – врная челядь фактической власти, если она будетъ милостива и любезна къ власти по праву, которая, по ихъ мннію, – они сами.

Нтъ, мы, люди новаго общественнаго договора, мы, отвергающіе, прежде всего, политическую нераздльность и экономическую несолидарность, мы не можемъ принять присягу, которую наперерывъ приносятъ наши противники, враги и друзья Имперіи. Въ этой присяг они видятъ поддержку своей системы, защиту своего существованія и нашу гибель; присягнувъ за одно съ ними, намъ пришлось бы потомъ присягать противъ нихъ. Когда мы будемъ подавать голосъ противъ Правительства, намъ придется подавать его, въ тоже время, и противъ Оппозиціи; а для такой борьбы съ союзомъ всхъ старыхъ партій, мы должны избрать поле сраженія не въ парламент, a вн его.

— Пустяки! говорятъ нкоторые, мы будемъ такъ же врны Наполеону III, какъ онъ самъ конституціи 1848 г. Что вы скажете на это? – А вотъ что: во–первыхъ, это все-таки будетъ клятвопреступленіе, котораго не оправдаетъ никакой примръ, никакое возмездіе; во–вторыхъ, васъ не разршатъ отъ присяги, какъ Наполеона III, въ 1851 и 1852 гг., 8 милліоновъ голосовъ. – Политическая присяга, говорятъ другіе, все равно что ремесленная, служебная; другого значенія она не иметъ. – Дйствительно, представительство, приносящее многимъ тысячь 12 или 15 франковъ дохода, есть уже ремесло, служба. Что правда, то правда.

Выведенная изъ терпнія, толпа эта кричитъ – «такая совстливость неумстна и несвоевременна! – мы не обязаны быть разборчиве другихъ! – прежде всего, если мы хотимъ служить иде, надо дйствовать, – а мы лишаемъ себя могущественнаго средства къ дйствію и пропаганд, отказываясь изъ ложной деликатности отъ выгодъ, представляемыхъ парламентомъ.

«Будь, что будетъ, a длай, что слдуетъ!» – вотъ поговорка, противъ которой оказалась безсильна вся мораль іезуитовъ; неужели мораль нормальной школы окажется сильне?.. Ну, такъ я же докажу, что эта публичная трибуна, которой соблазнили народъ, просто ловушка, что представители измнили всмъ надеждамъ народа; что намъ нечего длать въ законодательномъ корпус, и что мы могли бы придти туда только на минуту, чтобы обличить безсиліе Правительства и Оппозиціи, и затмъ удалиться, съ напутствіемъ ихъ общаго проклятія. – Спору нтъ, что за истину пострадать хорошо; но для этой цли еще не стоитъ длать клятвопреступленія.

ГЛАВА III.

Общая подача голосовъ. – Несовмстность.

Законъ, организующій общую подачу голосовъ, возбуждаетъ множество вопросовъ, одинъ важне другого; и за каждый изъ нихъ стоило бы гг. оппозиціонныхъ депутатовъ предать суду. Я коснусь двухъ или трехъ изъ этихъ вопросовъ, единственно для того, чтобы доказать во–первыхъ: что наши депутаты, толкуя объ общей подач голосовъ, постоянно вертятся вокругъ софизма, который старые логики называли ignoratio elenchi, незнаніе предмета; а во–вторыхъ: что политическія убжденія ихъ, достаточно выраженныя присягой, совершенно несовмстны съ истиннымъ избирательнымъ правомъ.