Французская империя и республика

Тема геноцида алжирского народа и в настоящее время звучит по-прежнему остро и актуально. Говоря о пытках и репрессиях со стороны французов, Гейдар Джемаль обращает внимание на то, что: «Обо всех этих нарушениях французское правительство прекрасно знало и даже негласно курировало, но делало вид, что ему ничего не известно[28]. Воспоминаний, признаний французских военных, служивших в Алжире достаточно, для того, чтобы их руководство судили, как военных преступников». Подтверждением тому может служить чудовищный пример, приведенный Львом Вершининым: «…в 1957 году некий чиновник, побывавший с инспекцией в Алжире, официально доложил правительству, что «электрические и водяные методы дознания хотя и не гуманны, но, если их использовать осторожно, производят скорее психологический, а не физиологический шок и, следовательно, не слишком жестоки». И предложил «легализовать экстренные методы», поскольку их применение все равно не запретить, а легализация и участие врача сделают процедуры более щадящими. Предложение, естественно, официально отвергли, но Массю своей властью дал подчиненным необходимые санкции». Но независимо от позиции официальной власти факты массовых репрессий, проводимых в Алжире французской армией вплоть до середины 1958 г., свидетельствуют о нарушении Францией Женевской конвенции, требующей от воюющих сторон придерживаться законов и гуманного обращения с военнопленными и гражданским населением.

Однако обвинения в этом ей до сих пор не предъявлено.

Но есть и другие точки зрения. Так, один из известнейших представителей «черноногих», французский философ и писатель Альбер Камю, для которого война в Алжире стала «личной трагедией», заявлял: «Что касается меня, то мне представляется возмутительным обвинять ее (Францию), как это делают наши кающиеся судьи, перед другими странами … в многовековой европейской экспансии». Защитником французской военной кампании против алжирских моджахедов выступает и наш современник, уже не раз упоминаемый здесь писатель и политолог Лев Вершинин. В своей статье «Приказано забыть» он пишет, что «генералы, взявшие на себя ответственность за борьбу с террором — Жак Массю и Рауль Салан» (те самые, что, по его словам, придумали «рациональный террор»), — «были, что называется, людьми на своем месте. Отказавшись от всяких сантиментов, они начали действовать, исходя из соображений целесообразности, без оглядки на мораль (что было, строго говоря, всего лишь адекватным ответом противнику)». А главное, пишет политолог, это помогло: «Количество убийств упало впятеро, взрывы в городах прекратились совсем. Казалось, война вот-вот закончится полной победой. Но в Париже победы хотели далеко не все».

Да, в Париже, как и в Алжире, политические настроения в обществе были разными. «В интеллектуальной жизни Четвертой республики», по словам Вершинина, «основная масса властителей дум была тогда на стороне левых — марксистов всех оттенков», которые «с превеликим восторгом обрушились на „ястребов”». «Требование «Свобода Алжиру!», — пишет историк, — вошло в моду, а мода во Франции — это всё. Левая пресса на все лады скулила об «извергах-парашютистах», но о зверствах, чинимых боевиками, ревнители прав человека предпочитали «не знать». Это считалось некорректным (даже сегодня армию попрекают «алжирскими грехами», а вспоминать о жутких преступлениях инсургентов считается дурным тоном). Помимо всего, левая интеллигенция активно взялась за «раскрутку» ФНО, и вскоре алжирские партизаны, дотоле известные разве что братьям-арабам, усилиями французских мастеров слова превратились в героев мирового масштаба. Простые люди, привыкшие доверять своим соловьям, ужасались жестокостью «солдафона Массю». И правительство, чуткое к настроениям улицы, начало давать задний ход, заявив, что надо бы начать переговоры с «патриотами» об «автономии».

Ответом стал взрыв ярости колонистов и солдат, уже тоже называвших себя «алжирцами»». В результате гражданская война теперь грозила перекинуться из Алжира в саму Францию. По общему признанию, избежать этого удалось лишь благодаря приходу к власти отставного генерала де Голля. Тем не менее и тогда, и сегодня немало исследователей склонны считать его решение алжирской проблемы неправильным, а саму личность политика — противоречивой. Что же и почему, по их мнению, этот герой французского Сопротивления сделал не так?

Как «князь неопределенности» вышел из политической тени и решил судьбу Алжира