Французская литературная сказка XVII – XVIII вв.

Такого роскошного пиршества еще не видел свет, хотя обоим принцам, которые состязались в страстных взглядах, бросаемых ими на своих избранниц, казалось, что оно нестерпимо затянулось.

Наконец пробил долгожданный час: бог Гименей зажег все факелы, чтобы осветить Фениксу путь в покои Лучезары, на пороге которых калиф простился с ними. А в покоях, отведенных Тернинке, теперь уже только от самого верного из всех влюбленных зависело стать и самым счастливым из смертных.

Рассвет наступил задолго до того, как сказка окончилась. Но Дуньязада не обращала никакого внимания на разгорающуюся зарю, а султан на этот раз не спешил в свой совет и примирился с тем, что солнце встало раньше него. Султанша, как мы уже убедились в начале этого повествования, была прекраснейшей из всех султанш: султан обратил к ней страстные взоры, а визирь тем временем удалился, унося с собой скипетр. Можно было подумать, что султан впервые видит свою жену, так он был поражен, разглядывая ее прелестные черты. Приняв в соображение, что при такой красоте она обладает еще и умом, оснащенным арабскими сказками, он встал с ложа, на котором возлежал рядом с ней, и облачился в свой халат, чтобы изъявить ей свои пылкие чувства.

— О, сколь счастливы, — воскликнул он, — сколь счастливы наши деревенские пастухи, которым ничто не мешает целый день вздыхать подле своих пастушек! Каким наслаждением было бы для меня до конца жизни ежеминутно созерцать глаза, которые сияют мне сейчас! Дуньязада, которой были непонятны ни восклицания султана, ни его поведение, дерзнула спросить, что он, собственно, имел в виду, упоминая пастухов.

— Вместо того чтобы говорить все эти пошлости богине, которой ты, государь, недавно протягивал для поцелуя мизинец твоей левой ноги, — сказала она, — ложись-ка лучше обратно в постель.

И, приговаривая так, она хотела снять с султана халат. Но он потребовал, чтобы Дуньязада сначала принесла ему его лютню, на которой он играл так долго, что султанша под конец изнемогла от скуки, а ее сестра от нетерпения. После этого великого подвига султан отправился в свои покои, а оттуда в свой совет, чтобы дать приказ ознаменовать этот день пышными празднествами, в ожидании счастливой ночи, с наступлением которой он вступит в обладание совершеннейшей из красавиц. Можно себе представить, с каким нетерпением он ждал этой ночи и, едва она настала, отправился в покои султанши в сопровождении своих вельмож. Но когда с него сняли одежду, султан, вместо того чтобы проститься с придворными и отпустить их, обернулся к принцу Трапезундскому и приказал юноше поведать обо всех приключениях, какие выпали ему на долю после приключения с пирамидой и золотым конем и до той самой минуты, когда на дне морском он впервые увидел прекрасные глаза Дуньязады. Влюбленный принц рад был бы уклониться от этого рассказа, которому предстояло длиться до самого утра, но, поскольку принцу было известно, что. когда речь заходит о сказках, его повелитель-султан шуток не понимает, он начал рассказывать сказку, которую вы прочитаете в следующий раз.[106]

Луиза Левек [107]

Принц Аквамарин [108]

Остров дикарей сотрясался от неистовых воплей, эхо в неприступных прибрежных скалах вторило воинственным крикам и лязгу оружия. А рев морских валов, вплетаясь в этот адский грохот, делал его еще ужаснее. Здесь жили кровожадные чудовища,[109] у которых было в обычае предавать смерти всех несчастных, кого разбушевавшаяся стихия заставляла искать спасения на острове. В тот день они выбирали нового короля.[110] Уже пролились потоки человеческой крови, обагрив алтари идолов и пропитав землю вокруг них, а останки злосчастных жертв горели в пламени костра; уже закружились дикари в пляске вокруг этого ужасного костра, как вдруг кто-то из них заметил в море обломки потерпевшего крушение корабля. Ветер пригнал к берегу мачты, снасти и сорванные паруса, а несколько уцелевших людей пытались добраться до суши вплавь. Надежда на скорое спасение придала новые силы уже изнемогавшим от долгой отчаянной борьбы пловцам. Увы! Приближаясь к этому страшному острову, они приближались к гибели, и судьба, посылая их сюда и избавляя от смерти в волнах, уготовала им еще худшую участь.

Не успели чужестранцы ступить на берег, как дикари набросились на них; связали и потащили к алтарям. В один миг перерезали они всем пленникам глотки, наполнили их кровью дымящиеся чаши и осушили их в честь своих богов. И только одного пока оставили в живых: его юность, красота и изящество тронули бы кого угодно, только не этих безжалостных, закоренелых убийц, сызмальства приученных к кровавым пиршествам. То был статный, высокий юноша с благородной осанкой; его прекрасные белокурые волосы спускались до плеч, открытый лоб излучал спокойное величие, а черные глаза обжигали огнем; но главное — было в его облике некое неизъяснимое обаяние, которое пленяло сердца еще больше, чем красота, и делало его неотразимым. Этот лакомый кусочек припасли для будущего короля.