Французская мелодия, русский мотив

— Придется тебе месяца через три, как живот наверх полезет, какое-то время пожить у Евдохиной дальней родственницы на Азове. Своим скажем, что это необходимо, чтобы чахотка не развилась. Пока что чахотка — самый для нас подходящий предлог. Все твои недуги — слабость и тошноту — чахоткой прикрывать придется. Скажем, что не до конца ты пролечилась, па Азов тебе надо ехать, морем дышать.

— Тань, а как же я там одна буду у незнакомых людей»?

— А чем ты, девка, думала, когда с цыганом своим миловалась ?

— Не цыган он вовсе… и ничем я не думала, просто мне хорошо с ним было. Какая у меня радость в жизни — коровы одни …

Я расплакалась, и Татьяна следом за мной. Она меня очень жалела, понимала, что жизнь у меня на хуторе — не сахар. Матушка совсем, казалось, забыла обо мне — никаких весточек ни о себе, пи об Оленьке не посылала. Живы они или нет ? Я только каждый вечер молилась об их здоровье и о том, чтобы когда-нибудь встретиться с ними вновь. Но надежды на это таяли с каждым днем… Если бы Данила не появился в моей жизни, трудно представить, на что было бы похоже мое хуторское изгнание. Удивительно, при всем том ужасе, который я испытывала, думая о том, что меня ждет в ближайшем будущем — роды, ребенок, и, главное, поездка к незнакомым людям на неведомый мне Азов, я нисколько не сердилась на Данилу. Татьяна крыла его последними словами, по я упорно защищала.

Мне очень хотелось увидеться с ним, но Татьяна категорически запретила, пообещав самолично расправиться с ним, как только «дух его почует». Зная, насколько страшна она в гневе, я просто опасалась за его жизнь и сидела безвылазно в хуторе. В схоронку мне путь был заказан окончательно.

Данила, конечно, ходил вокруг, пытался со мной увидеться, но хитрая Татьяна нажаловалась Кузьмичу, что вокруг конюшни ходит, и он, издали завидев Данилу, пару раз пальнул в его сторону из своей берданки. Так начались месяцы мучительного ожидания. Беременность я переносила легко — ранний токсикоз прошел быстро, аппетиту меня был хорошим, я даже расцвела, чем несказанно обрадовала Кузьминичну. Она никак не хотела верить Татьяне, упорно ее убеждавшей в том, что у меня опять начинается чахотка:

— Что ты глупости говоришь, — ворчала она на невестку, — девка как цветочек лазоревый стала, поправилась, румяная вон какая ходит, а ты — чахотка, чахотка.