Французская няня

Глава восьмая. Париж, январь-февраль 1832

1

С тех пор как Селин перестала ходить на репетиции в театр, месье Жоливе, ее учитель танцев, появлялся в доме дважды в неделю по утрам, чтобы давать ей частные уроки. Ученица ждала его в большом зале на верхнем этаже, где она тайком от мужа велела установить большое зеркало во всю стену и фортепиано. Софи разрешено было присутствовать на занятиях и молча сидеть в уголке. С самого первого раза ее поразило изящество движений балерины, грация и легкость, с какими Селин поднимала руки и тянула кверху ногу, как будто ее тело не имело веса.

Но учитель никогда не бывал ею доволен. Он стучал палкой о дощатый пол, требуя от своей ученицы бо́льших стараний, подходил к ней и исправлял позицию, насмешливо призывал ее взглянуть в зеркало на собственные ошибки… Это был невысокий и немолодой человек, худой и почти совершенно лысый, с большим носом и маленькими черными глазками под густыми черными бровями, из которых при малейшем недовольстве сыпались искры.

— Ты точно палка от метлы, Селин! Обленилась, как гусыня на откорме! — кричал он ей в ярости. Он говорил ей «ты» и обращался запросто, потому что знал ее еще ребенком. Именно он посоветовал родителям отдать ее в балет, а не просто в актрисы, именно он научил ее первым движениям, и для Селин его вспышки были самым обычным делом.

Но едва маэстро заканчивал урок, он становился нежным и сладким, словно мед.

— Иди, девочка, поцелуй меня. Знаю, знаю, заставил я тебя сегодня попотеть. Но ты хорошо нагоняешь потерянное время! Скоро ты сможешь вернуться на сцену.

К Софи месье Жоливе обращался на «вы» и был вежлив на старинный манер, кланялся ей на прощанье и пропускал вперед.

— Для танцев вы не подходите, — заявил он в первый же день, после того как заставил ее подвигаться и покрутиться. — В вас нет гибкости. Но вы должны научиться по крайней мере держать осанку.

После занятия учитель танцев спускался в зеленую гостиную выпить чашку шоколада и здесь опять преображался: этот новый человек вел блестящие остроумные беседы, рассказывал театральные анекдоты, пересказывал сплетни и давал такие точные и язвительные характеристики самым знаменитым персонам, что его ученица смеялась до слез.

Однажды он сообщил, что весь театр Опера бурлит, потому что великий Филиппо Тальони решил, что его дочь должна танцевать в балетном спектакле, поставленном не по мотивам классической мифологии, а по произведениям современных писателей-романтиков.

Софи со времени чтений на улице Маркаде знала, что Филиппо Тальони, отец Мари, был великим хореографом, итальянцем по происхождению, что он женился в Стокгольме на первой актрисе шведского театра Софии Карстен и вместе с ней основал в балете самую настоящую династию.

— Тальони утверждает, что публике уже надоели герои и героини древней Греции и Рима, — продолжал месье Жоливе. — Сейчас все возмущены тем, как изменились жизнь и человеческий труд с появлением всех этих новых машин и механизмов, которые угрожают стереть различия между людьми и превратить их в толпу серых безликих существ.

— Он хочет поставить балет о промышленной революции? — заинтересованно спросила Селин.

— Да нет. Он хочет вывести на сцену героя наших дней, романтическую личность, которая восстает против уплощения, против серости, но не отказывается от поиска счастья — пусть даже в мире мечты. У него уже есть и музыка, написанная Жаном Шнейцхоффером, и либретто. Кстати, именно либреттист, Адольф Нурри, посоветовал ему обратиться к «Трильби» Шарля Нодье.

При этих словах Софи стала слушать внимательнее.

— Правда? — спросила Селин. — И Мари Тальони будет женой рыбака?

— Нет. Она будет созданием, которое заставит главного героя выбирать между грубой явью и упоительной мечтой. Нурри взял у Нодье только основную тему. Во всем остальном сюжет совсем другой. Кстати, почему бы тебе на днях не приехать на репетицию? Твои бывшие товарки будут рады с тобой повидаться.

Однажды утром, когда не было снегопада, Селин поехала в театр и вернулась такая воодушевленная, что едва могла сдерживаться перед мужем во время ежедневной послеобеденной прогулки в Пале-Рояль.

— Я знаю, что Эдуар не любит напоминаний о моей работе, — не без горечи призналась она после ужина Софи и Туссену. — Боюсь, что для него балет — всего лишь возможность полюбоваться женским телом без корсета и кринолина. Он не поймет, что «Сильфида» обещает полностью перевернуть сложившуюся в нашем искусстве традицию. И не только из-за современного звучания истории.

— А что там изменилось в сравнении со сказкой Шарля Нодье? — спросил Туссен.

— Все. Нет рыбака, есть шотландский крестьянин по имени Джеймс. Он собирается жениться, но накануне свадьбы ему является сильфида…

— Кто такая сильфида? — спросила Софи, которая до этой минуты не слыхала такого слова.