Французская новелла XX века. 1900–1939

К восьми годам Шарль уже почти выучился читать и в лицее никогда не отставал от своих одноклассников. При распределении наград он редкий год не удостаивался похвальной грамоты за примерное поведение и декламацию классических авторов. Так что уже с малолетства он выказывал любовь к Поэзии, которая впоследствии проявилась в отборе книг его библиотеки (см. «Библиотека Шарля Дюрана», изд. Ашетт, in = 18). Не без труда сдав на степень бакалавра, как это бывает со всеми выдающимися умами, ибо нелегко им приноравливаться к ограниченным экзаменационным требованиям (о, когда же наконец свершится реформа выпускных экзаменов в лицеях?!), Шарль стал упорно изучать право. Своей безукоризненной осанкой и манерой держаться он привлекает к себе внимание одного адвоката и становится его секретарем. Однако великие гении, увы, не умеют подчиняться дисциплине: адвокат расстается с Шарлем под тем предлогом, что тот якобы не знает даже… орфографии! Орфография?! Было бы о чем говорить! В голове Шарля теснилось столько дум и замыслов! К истинно великому искусству его приобщил Ксавье Дюран, кузен Шарля, впоследствии получивший известность благодаря своей службе в акционерном обществе «Дюпон» (изготовление надгробий и скульптур для скверов). Именно Ксавье подал Шарлю Дюрану идею «Компиляции компиляций», сочинения, прославившего его жизнь.

Это было в 18… году. Шарль только что стал наследником ренты в три тысячи франков и получил — после десяти лет напряженного труда — степень лиценциата права. Отбыв годичную службу вольноопределяющимся, он решает жениться. Его выбор пал на собственную кузину, Эжени Дюран, которая в наш век экстравагантности и безудержного индивидуализма обладала, по крайней мере, одним редким достоинством: она ни в чем не отличалась от других. Эжени воспитала двух детей, поручив заботу о них замечательным преподавателям наших лицеев и коллежей, что было вполне разумно, и без излишних церемоний принимала друзей мужа в своем скромном особняке. Вот в этой-то атмосфере безмятежного покоя, который до самой смерти Дюрана ни разу не был нарушен, он и написал семь томов своей знаменитой «Компиляции компиляций».

«Компиляции» ставили в упрек, что она-де, мол, не более, чем компиляция. Ну да! Разумеется, компиляция! А что же из того? Разве Шарль это скрывает? Отнюдь нет! Напротив, со скромностью гения он даже гордится этим, прекрасно понимая, что покаявшийся в грехе уже наполовину прощен. И не он ли — великий автор! — написал: «Где нет формы, содержание — ничто!» А форма у Дюрана поистине великолепна. Великолепна она тем, что ее вовсе не существует, то есть, иными словами, она заставляет забыть о себе, а это и есть вершина искусства! И как же далеко то время, когда какой-то безвестный адвокатишка распекал его за орфографические ошибки! Теперь вся Франция жадно зачитывается отрывками из произведений Шарля, публикуемыми в газетах, и если в его прозу порой вкрадываются те или иные погрешности (ведь и Бальзак не безупречен), то на это существуют корректоры — пусть исправляют.

Шарлю было сорок лет, когда он завершил свою «Компиляцию компиляций», сочинение, ставшее приятным и назидательным чтением, в котором публика черпает чеканные формулы самой высокой морали.

Возвышенное встречается столь редко!

О да, Шарль! Оно встречается крайне редко! Но только не в твоей жизни, исполненной самоотречения и скромного, но истинного служения долгу. В ней что ни день — то новая жертва. И насколько же хорошо ты это сознавал, если мог написать великолепные слова, раскрывающие глубины твоей великой души:

Есть неприметные герои!

Да, они есть, о великий человек, и оставаться бы тебе в их числе, если бы не лучи славы, озарившие твою жизнь! Да, они есть! И все это знают, но еще никто не выразил этого в присущей одному тебе мягкой и не навязчивой манере.

Добродетель отлична от порока!

О да, она отлична от него, и сказал это людям ты, Шарль, сказал в наши дни, ибо пришло время поведать эту истину миру, в котором все понятия перемешались и где рукоплещут скорее пороку, нежели добродетели.

Любовь есть страсть, толкающая молодых людей на всяческие глупости!

Именно глупости! Какая впечатляющая свобода слога! Вот он — этот отеческий и вместе серьезный тон, приличествующий великим умам!

Но что, собственно, мы хотим этим сказать? Что Шарль Дюран — суровый моралист? Что он — строгий судия? Нет и нет! Шарль в первую очередь отец, о чем он ни на минуту не забывает, его читатели — это его друзья, стиль его полон нежности, подобно стилю Евангелия, которое неизменно приходит на ум, когда приобщаешься к этой мысли, ясной и умиротворенной и в то же время столь простой и безыскусной по форме.

Любовь — это страсть!