Молодой человек по имени Варлен влюбился в Алису Грей, потому что встретил ее на теннисном корте в Отейле. Впрочем, девушка была очаровательна, и белый костюм очень шел к ней. Подавая мяч, она с врожденной грацией изгибала стан, а ее голос напоминал голос сирены, которая говорила бы с легким английским акцентом. Варлен вступил на поприще влюбленного с единственной надеждой два или три раза в неделю служить ей партнером. Он родился в мещанской среде и в своем воображении никогда не выходил за пределы обыденной жизни. Семьи их не были знакомы — обстоятельство, которое отнюдь не способствовало тому, чтобы уладить дело и довести этот флирт до логического конца, способного удовлетворить, по крайней мере, одного из молодых людей.
Но частые встречи с этой хорошенькой девушкой, веселой и сдержанной, привели к тому, что в игру вмешалась любовь и превратила восемнадцатилетнего юношу в паладина нежных чувств, даровав ему сверх того страстную до исступления внутреннюю жизнь.
Итак, эта история развивалась классически до тех пор, пока юноша не преодолел своей робости и оба теннисиста не разоткровенничались; это случилось как-то октябрьским вечером, по окончании партии, когда они вышли вместе из гардеробной и он учтиво провожал ее домой.
Молодой человек умел превосходно носить костюм, и Алиса Грей не без удовольствия шла рядом с ним при скупом свете первых уличных фонарей. Девушка болтала без умолку о своей семье, о лично ей присущих вкусах, недаром же она побывала на Дальнем Востоке и в нескольких не слишком значительных африканских странах.
Варлен благоговейно слушал Алису Грей и напрасно пытался отыскать у нее слабое место, чтобы разом поразить и подчинить себе девушку, которая чувствовала себя как дома на борту любого судна.
Вечерами, у себя в комнате, он мысленно перебирал наиболее примечательные случаи из своей лицейской жизни. И по окончании этой самопроверки бывал совершенно подавлен. Но сила его любви внушала ему необходимое мужество, и он продолжал идти по избранному пути, имея перед собой одну цель — жениться на своей юной и прекрасной приятельнице.
По истечении месяца, прошедшего в описании заморских стран и в вымученных любезностях, Алиса, выйдя в один из четвергов из гардеробной корта, остановилась перед своим партнером и дружески положила ему руки на плечи.
— Я уверена, милый Варлен, — произнесла она, — что вы меня любите, это же бросается в глаза.
Она мило улыбнулась, а юноша покраснел от удовольствия. Он вернулся домой и провел вечер словно в бреду, едва различая голоса родителей, которые доносились до него откуда-то издалека. Спал он, естественно, плохо.
— К какому решению вы пришли? — спросила у него Алиса два дня спустя.
— Но… я решил жениться на вас… мои родители…
Девушка перебила его:
— Во-первых, вы слишком молоды, дорогой Варлен, а во-вторых, я больше вас повидала на свете, мы не найдем общего языка в супружестве. Поймите, для того чтобы мы были счастливы, вы должны повидать больше, чем я. Это же логично.
И началась война между молодым человеком и его семьей, в жизнь которой внесла смятение восемнадцатилетняя англичанка. Отец и мать молодого человека были не слишком склонны поощрять его жажду приключений в далеких странах. Нет нужды приводить здесь доводы, выдвинутые обоими лагерями, чтобы одержать верх в этой борьбе. За обеденным столом, где кушанья казались теперь безвкусными, конфликт нарастал с каждым днем.
Отныне при встрече с Алисой Варлен озабоченно морщил лоб. Он скромно умалчивал о семейных раздорах. Алиса болтала с ним «по-приятельски», настойчиво упирая на это слово.
— Я уезжаю, — сказал однажды Варлен.
Алиса пронзила его взглядом своих красивых спокойных глаз.
— Я уезжаю, — повторил юноша, — я говорю вам это наскоро, без лишних слов, по вашему примеру, Алиса, но когда я вернусь, вы станете моей женой.
Подойдя к Варлену, девушка приблизила свои губы к его губам, но поцелуй остался на грани едва ощутимого прикосновения. Затем, наклонившись к самому его уху, она пропела вполголоса прекрасную песню Киплинга:
Ставя свою исполнительницу вне игры, песня позволяла ей осторожно коснуться будущей общности их сокровенных воспоминаний.
После этого прошли годы.
Наемные солдаты Иностранного легиона, прибывшие из Тонкина, ожидали в форте Сен-Жан поезда, чтобы отправиться на тот сборный пункт, который каждый из них указал при демобилизации.
Их было человек десять, в красных кепи, в синих куртках и синих брюках колониальной пехоты. Желтые, болезненные, они неторопливо сворачивали сигареты своими исхудалыми, тонкими пальцами. Европа, однако, сразу согрела их, словно чье-то могучее целительное дыхание. Они жадно впитывали в себя дорогие их сердцу и вновь обретенные впечатления европейской жизни: их затаенная радость выражалась в неловких жестах.