Французская новелла XX века. 1900–1939

Раздумье одинокого посетителя было прервано появлением молодого человека, запыхавшегося от быстрого бега. Этот незнакомец, тоже весьма добропорядочный на вид, упал на каменную скамью рядом с меланхолическим мечтателем. Он проговорил со вздохом: «Боже мой, боже мой! Я дешево отделался!» — и закрыл лицо руками. Человек с тростью стал чертить по песку справа налево и слева направо, словно маятник, какие-то непонятные кривые.

— О, mein Herr[28], — простонал новоприбывший, прижав руки к сердцу, — я слишком страдаю. Mein Herr, я не выдержу этой борьбы. Обратите внимание на то, как бьется мое сердце. Слушайте… слушайте… Недалек тот день или тот вечер, когда грудь моя разорвется… я слишком страдаю!

— Не знаю, mein Herr, — ответил первый, — так ли велики ваши страдания, как вы это утверждаете. Я и сам сгораю от внутреннего огня, и это мешает мне сочувствовать чужому горю. Мое сердце бьется спокойнее вашего, но прислушайтесь, и вы убедитесь, что кровь стучит у меня в висках. Когда-нибудь под ее напором мои вены лопнут, и наступит конец. Я страшусь этого исхода и, словно какой-нибудь лавочник, веду постоянную борьбу, чтобы отсрочить его. Забудем, mein Herr.

О наших невзгодах и, поскольку тень собора защищает нас, поглядим лучше на этих девушек, в которых люди более счастливые, чем мы, видят целительный бальзам.

— Ни слова больше! — воскликнул запыхавшийся человек. — Если я не ослышался, вы произнесли слово «тень»?

— Увы, — молвил человек с тростью.

Наступила тишина, прерываемая только девичьими голосами. Затем матерински ласковый голос созвал барышень, резвившихся на лужайке.

— Mein Herr, я смутно чувствую, что нас с вами роднит одинаковая судьба, — сказал человек с шумно бьющимся сердцем.

Светлые платья исчезли, направившись на зов отдаленного колокола. Теперь уже ничего не было слышно, кроме шелеста листвы.

— Быть может, — вздохнул молодой человек, первым опустившийся на скамью, — не знаю, какая душевная боль вынуждает меня сегодня вечером разговаривать с вами, — быть может, мое имя лишь пустой звук для вас: меня зовут Петер Шлемиль.

— А меня Ганс Грюль, — заявил второй.

Петер Шлемиль отвесил поклон и снова заговорил:

— Итак, надо вам сказать, — по всей вероятности, вы ни о чем не догадываетесь, — что я продал свою тень дьяволу. Я продал свою тень из корысти однажды на берегу моря, ибо богатство, которое женщины олицетворяют с таким несравненным изяществом, представилось мне конечной целью всех людских устремлений. Тень кажется пустяком, когда собираешься заключить договор с нечистым. Я заключил его. А ныне меня снедает внутренний огонь, ибо, продав свою темь, я потерял защиту от моих дурных наклонностей. В прежнее время я прятался за своей тенью, как прячусь сейчас в тени этого собора. Теперь же я лишен опоры в борьбе против самого себя и живу, слепо подчиняясь требованиям моей больной совести. Из-за нелепой щепетильности я навек расстался со своей любимой. Ах, mein Herr, никогда не продавайте своей тени. Ее дружеское присутствие позволяет нам взирать на добро и зло, гармонически сочетая их. Счастье состоит лишь в разумном сочетании этих двух начал. Человек, лишившийся тени, не может заниматься такими умозрительными построениями.

Слушая Петера Шлемиля, Ганс Грюль вскочил со скамьи и в сильном волнении принялся ходить взад и вперед по аллее. Он случайно вышел из темноты, и вся его фигура отчетливо выступила в лунном свете. Было ясно видно, как тень вытянулась у его ног, словно чудовищный паяц. Ганс Грюль сделал огромный прыжок и снова оказался во мраке.

— Вы видели? — спросил он.

— Что?

— Мою тень, несчастный!

— Завидую вашей удаче, — простонал Петер Шле-миль.

— Моей удаче?! — И Ганс Грюль горько рассмеял-с я. — Я был прежде таким, как вы, mein Herr, — у меня не было тени, и я жил ни хорошо, ни плохо — по сравнению с моим теперешним положением. Купил ее тот же нечистый, что купил и вашу тень. Потом, в зависимости от обстоятельств, я то умолял его, то проклинал и в конце концов заключил новую сделку. Вы видели ее результат. Тень была мне возвращена, — добавил Ганс Грюль, понизив голос, — в обмен на новый договор, по обычаю скрепленный кровью. С тех пор тень следует за мною по пятам, как всякая благовоспитанная тень. Но слушайте внимательно: мне сразу же показалось, — а теперь я убежден в этом, — что она замыслила недоброе по отношению к своему хозяину. Я боюсь своей тени, Петер Шлемиль! Боюсь этой враждебной, этой злобной тени. Она появляется лишь для того, чтобы склонить меня на ложный шаг и попытаться задушить. Тот, кто купил мою тень, испортил ее, внушил ей кровожадные умыслы. Я повсюду таскаю за собой бесплотного врага, который поджидает удобной минуты, не зная, когда лучше совершить убийство — при лунном свете или в обличительных лучах солнца. Петер Шле-миль, давайте вернемся на постоялый двор, пользуясь благодетельной тенью домов, которые выстроились по правую руку от нас… я заметил это… О, mein Herr, с тенью или без тени, но оба мы погубили свою жизнь.

Превратность судьбы