Французская новелла XX века. 1940–1970

— На виноградник идти уже поздно. Доскажу тебе про Сегалу… Стало быть, Катрин лишила себя жизни. Надеюсь, бог хорошо ее встретил в том, лучшем, мире и отомстил за нее кюре, который согласился отпевать покойницу только после того, как вся деревня возмутилась. Пьер остался в доме один, работал он как вол: сажал фруктовые деревья, а зимой нанимался снимать рельсы. Они теперь никому уже были не нужны и только мешали автомобильному движению. Бывало, в дождливую погоду едешь на велосипеде, услышишь, что сзади тебя нагоняет грузовик, так и впиваешься в них глазами, чтобы не наскочить и не перевернуться… Сегодня это все — воспоминания… А дорога, сынок, она и вправду стала национальной. Погляди на номера машин, и ты увидишь: идут они со всех концов Франции…

— Ну, а Пьер?

— Пьер вырос, стал красивым, умным парнем. Он сумел преодолеть свое горе. Занимался спортом в команде Сен-Сере вместе с другими ребятами, стал интересоваться политикой. После кризиса мы уже не были такими покорными, такими тихонями. В скобках: и я тоже, вместе с другими землевладельцами из департамента Ло я защищал интересы крестьян. Двадцать пятого декабря тридцать четвертого года на ярмарке в Сен-Сере мы выступили против уплаты пошлины за место и налогов на сельскохозяйственные продукты. Только от нашей коммуны в тот день выступило человек двадцать, и Пьер был с нами. Очень скоро в одном нашем округе нас стало больше двадцати тысяч. С вилами в руках мы пошли на Фижак, разоружили жандармов и добились своего. Вот это был день! Кое-кто косился на нас: власти-то всех называли коммунистами! Среди нас действительно было несколько коммунистов, ну и что? Это было в порядке вещей. Мы их знали и уважали. Вспомни-ка, в тридцать шестом мы голосовали за кандидата рабоче-крестьянского блока. В первом туре ему не хватило всего-навсего двадцати шести голосов, чтобы победить де Монзи! Представляешь? Как подумаю, что еще пятьдесят лет назад почти все в округе клялись только именем принца Мюрата!.. На этот раз крестьяне не уступили, хотя и мэр и префект запугивали нас, да и жандармы провоцировали. Но, как теперь выражаются, мы осознали свою силу и свои права. Мы сломали решетку ограды и кричали: «Не будем платить налогов!» Здорово мы тогда с ними схватились, но все-таки добились своего. Эх, когда горе сменяется у бедняков надеждой!..

Жереми внезапно встает.

— Послушай-ка! Пошли ко мне! Я покажу тебе бумаги, которые нашел на чердаке у Сегалу. Ты поймешь, почему от их дома в Кло остались сегодня одни развалины.

Дорогой Жереми обычно молчит. Чтобы начать рассказывать, он должен присесть на камень или бревно, рядом с тем, кто его слушает. Предпочитает он воскресные встречи под липами, на каменной скамье перед сельской церковью; во время службы здесь обычно встречается мужское население окрестных деревень, хотя к мессе ходят и не все.

Прежде чем выйти на дорогу, мы молча пересекаем жнивье и вспаханное поле. Яркие полосы света прочерчивают пейзаж. Уже наступил осенний вечер. Внизу под деревьями показался дом Жереми, а оттуда, на другой стороне, виднеется Отуар — край света, где только водопад разрывает мрак известковой глыбы. Искусные каменщики времен Ренессанса щедро разукрасили белый камень, обрамляющий проемы строения, оставив нетронутым только окно просторной кухни. В кухне — массивные балки из дикого ореха, пол каштанового дерева, высокий и глубокий очаг, тяжелая мебель: шкаф для посуды, скамейки, кровать с закрывающимися створками и низкий кованый сундук. Далила разводит очаг, и огонь ослепляет нас, едва мы переступаем порог дома. Здесь все дышит прошлым.

Жереми швыряет сабо на каменный пол. Золоченый маятник больших часов раскачивается с какой-то неиссякающей надеждой.

Здороваюсь с Далилой. Она моложе Жереми, и по сохранившейся гордой осанке можно себе представить, какая это была красавица. Довольно высокая, стройная, с тяжелыми, слегка седеющими волосами, зачесанными на виски, и глаза, в которых еще не угас пыл молодости. Несмотря на видимую усталость, ее движения не утратили былой гибкости, столь привлекательной у здешних девушек.

— Посиди, я сейчас вернусь.

Жереми отправляется на чердак, а Далила, поставив на стол два стакана, разумеется, идет за традиционной бутылкой настойки.

— Опять он проболтал целый день, уж я-то вижу. Вы знаете, теперь ведь мало у кого хватает терпения его слушать! А если кто и соглашается, как вы, например, того он ласково называет «сынок».

— Он рассказал мне про Сегалу…

— А!.. Этот Пьер Сегалу и вправду был ему как сын.

Жереми входит в кухню с ящиком, набитым бумагами и книгами, и ставит его на стол.

— Вот!

Следует долгая пауза. Далила разливает вино и идет к очагу. В медном котле варится корм для свиней.