Французская политическая элита периода Революции XVIII века о России

Иначе говоря, Форнеро полагал, что процесс цивилизации по западному образцу принес России гораздо несравнимо больше вреда, чем пользы, а превозносимые прежде достижения Петра I были мимолетны: царь извлек Россию из мрака и невежества, стремясь «заставить ее на один-единственный миг блеснуть фальшивым сиянием среди других держав»[672], в то время как русский народ, по его мнению, и «вовсе не изменился, он еще так же неразвит, невежествен, суеверен и, может быть, более несчастен, чем раньше»[673]. Россия, единожды, по воле своего царя просиявшая «среди ночного мрака», посеяв изумление и испуг среди европейцев, пронеслась, словно комета по небосводу, и быстро исчезла, не оставив после себя никакого следа, заключал швейцарский публицист. Как видим, Форнеро от привычной для большинства современных публицистов демонстрации существования угрозы со стороны России переходил к доказательству призрачности русского могущества.

Восприятие Российской империи как военного противника в 1799 г. все же вынуждало относиться к ней более реалистично. Российские социальные реалии определенно отождествлялись со схожими категориями французского Старого порядка. Показательны принципиально новые параллели, которые проводил Форнеро между вступившими в военное противоборство Россией и Францией. И не удивительно, что человек эпохи Революции начинал задаваться вопросом о возможности повторения революционного сценария и в самой России. И если такое повторение возможно, то к каким результатам оно может привести. Форнеро не сомневался в том, что царствующий император Павел в результате очередного переворота вскоре лишится престола, на который взойдет или его жена, или сын. Во-первых, русские за семьдесят лет привыкли к мягкому женскому правлению, полагал Форнеро, при котором они пользовались свободой и безнаказанностью (речь, прежде всего, шла о дворянстве). Во- вторых, все сословия, вплоть до крепостных крестьян, ощутили на себе тяжелый и непоследовательный характер Павла I, к тому же, как доказывал автор, идеи Французской революции уже пустили на русской почве глубокие корни: «Поскольку французские принципы имеют больше сторонников среди русской знати, чем полагают, - писал Форнеро, - то вполне возможно, что, развиваясь при внезапном и удачном стечении обстоятельств, они приведут к полноценной революции»[674]. Отметим эту важную особенность: франко-швейцарский публицист обозначал словом «революция» радикальные перемены в общественном устройстве страны, а не простую смену фигур на престоле в результате заговора, поэтому все известные дворцовые перевороты XVIII в. к категории «революций» он не относил. Так или иначе, Форнеро, как и его предшественники, использовал аргументы, доказывавшие неудачу российского цивилизационного проекта и агрессивные планы русских в Европе.

Но пропаганда военного времени не отражала всех аспектов восприятия России, ибо общественное мнение, несмотря на цензуру и репрессивные эпизоды, старалось отстаивать свою автономию.

Особенно это заметно при обращении к источникам, авторы которых относились к лево-республиканскому направлению (т. н. «неоякобинцы»)[675]. Демократически настроенные политики и журналисты в период с мая по август 1799 г. группировались вокруг «общества Манежа» и нескольких редакций (газеты «Journal des hommes libres de tous les pays», «Le père Duchesne» и другие). И хотя в Совете пятисот и Совете старейшин значительное число депутатов придерживались именно таких взглядов, но, как отмечает Б. Гэно, нельзя говорить о существовании в этот момент устойчивой «парламентской группы» с общей дисциплиной и программой действий, и в таких условиях значительно возрастала роль отдельных ярких и решительных публицистов.

К их числу с полным основанием можно причислить и литератора, журналиста (издававшего в 1798-1799 гг. вместе с А. Валькуром газету «L’Indépendant») Луи Леклерка из Вогезов (Leclerc des Vosges)[676]. Своими радикальными взглядами он не раз навлекал на себя огонь критики и даже однажды был арестован и оказался на месяц в Тампле, затем принимал участие в заседаниях общества в Манеже[677]. 6 термидора VII года бывший монтаньяр, а теперь влиятельный член Совета старейшин Э.-Б. Куртуа на заседании палаты обвинил Леклерка в подготовке заговора, попытке воскрешения режима Террора и провозглашения затем монархии. Совет поручил комиссии инспекторов расследовать это обвинение[678].

Но нас в рамках данного исследования интересует только одно сочинение Леклерка, которое пользовалось огромной популярностью и выдержало в 1799 г. неколько изданий, - это его поэма «Русский в Париже»[679].