Французская революция: история и мифы

Ознакомившись с представлениями отечественных историков Французской революции о том государственном строе, который она разрушила, нетрудно убедиться, что за сто с лишним лет эти представления не претерпели существенных изменений. Почти все из рассмотренных нами авторов считали французскую монархию Старого порядка «самодержавной», а те, кто этот термин не использовал, характеризовали её как «неограниченную», что, строго говоря, означает то же самое, ведь словарь В. И. Даля определяет «самодержавие» как «управление самодержавное, монархическое, полновластное, неограниченное, независимое от государственных учреждений, соборов или выборных, от земства и чинов»[229]. Любопытно заметить, что, хотя уже в середине XX в. отечественные лингвисты ограничили употребление понятия «самодержавие» исключительно российским контекстом[230], в исторической литературе оно, как мы видели, по-прежнему применялось также и по отношению к дореволюционной Франции.

Но обладал ли французский король реально такой же властью, как царь в России? Действительно ли французская монархия была «самодержавной» или хотя бы, по меньшей мере, воспринималась как таковая своими современниками?

* * *

Начнем с теоретического аспекта проблемы и рассмотрим, как представляли себе французскую монархию Старого порядка её идеологи.

Уже с конца XIII в., находившиеся на службе у французского короля правоведы — легисты — прилагали немало усилий, стремясь обосновать «абсолютный» характер власти своего монарха. Для этого они активно использовали формулировки римского права, вычленяя их из исторического контекста и перенося на французскую почву: Quod principi placuit legis habet vigorem (Что угодно государю имеет силу закона), Princeps legibus solutus est (Государь выше закона), Princeps id est lex (Государь и есть закон) и т. д.[231]

Однако эти принципы, из раза в раз воспроизводившиеся авторами юридических трактатов, вовсе не следует воспринимать как адекватное отражение политической реальности того времени. Речь скорее шла о желаемом, нежели о действительном. В самом деле, достаточно вспомнить о событиях французской истории XIV–XV вв. — о прекращении основной линии Капетингов; о претензиях английских королей на французский престол, поддержанных во время Столетней войны частью элит Франции; о гражданских войнах между королем и его могущественными вассалами, такими, как герцог Бургундский, — чтобы убедиться, насколько реальные возможности французских монархов воплощать свою волю в закон, обязательный для всех подданных, были далеки от провозглашаемых легистами принципов. Соответственно апелляция к нормам римского права, закреплявшим в древности за императором практически неограниченную власть, в исторических условиях Франции XIV–XV вв. никоим образом не могла предполагать реального наделения короля столь же безбрежными полномочиями, а скорее имела вполне конкретную и гораздо более скромную цель — обеспечить французскому монарху всю полноту верховной власти в его собственных владениях. Выводимый из римского права принцип Rex Franciae in regno suo princeps est (Король Франции — император в своём королевстве) использовался легистами для обоснования «абсолютного» характера власти французского монарха, что собственно означало независимость во внешней политике от Папы и от императора Священной Римской империи, претендовавших тогда на главенство в христианском мире, а во внутренней — право на imperium, высшую власть в государстве[232].

Однако признание за королем абсолютной власти никоим образом не означало наличия у него власти неограниченной, которую он мог бы использовать по собственному произволу. Обратимся к мнению Клода Сейсселя (1450/55–1520), одного из наиболее авторитетных в XVI в. специалистов в данной области права. Этот выходец из Савойи, долгое время преподававший юриспруденцию в Туринском университете, с 1492 г. находился на службе у французских королей Карла VIII и Людовика XII. После воцарения Франциска I (1515) Сейссель ушел в отставку, избрав духовную карьеру, но перед этим написал для молодого короля сочинение «Великая монархия Франции», где изложил основные принципы устройства и функционирования государства. Доказывая преимущества единоличной власти, Сейссель, тем не менее, подчеркивал: «Абсолютная власть государя и монарха, каковая при неразумном использовании называется тиранией, является ограниченной и упорядоченной (réduite à civilité)»[233]. В представлении Сейсселя, такие ограничения имеют моральный характер (религиозные заповеди), правовой (законы) и институциональный (суверенные суды — Парламент и Счетная палата). Причем суверенные суды, подчеркивал он, «специально созданы для этой цели — ограничивать абсолютную власть, которой хотели бы пользоваться государи»[234].