Французская революция: история и мифы

Бор признавал, что в XVIII в. далеко не одни лишь масоны исповедовали принципы деизма и эгалитаризма. В различных вариациях аналогичные идеи разрабатывались в трудах многих философов Просвещения, отнюдь не все из которых принадлежали к «вольным каменщикам». Например, много сделавшие для пропаганды равенства Дидро, д'Аламбер, Руссо, Лабомелль и Мопертюи не входили в масонский Орден, а Вольтер вступил в него лишь за несколько месяцев до смерти, тогда как разрушительную по отношению к Старому порядку работу вел на протяжении всей своей жизни[482]. Таким образом, хотя Бор и отводил масонству одну из ведущих ролей в идеологической подготовке Революции, всё же, согласно его интерпретации, оно было лишь одной из составляющих широкого идейного движения века Просвещения, которое, в конечном счете, привело к крушению Старого порядка.

Переломным моментом в развитии «масоноведения» стала предпринятая несколькими годами спустя попытка другого консервативного историка — Огюстена Кошена — предложить принципиально новый подход к исследованию данной темы. Впрочем, строго говоря, Кошен начал свои исследования ещё до публикации труда Бора, но большая их часть вышла в свет лишь в 20-е годы. Это произошло уже после смерти автора, погибшего на фронте в 1916 г.[483]

С Бором Кошена сближало то, что оба они отводили масонству одну из ведущих ролей в подготовке Французской революции, решительно отвергая при этом баррюэлевскую теорию «заговора»[484].

Однако Кошен, в отличие от Бора, видел предпосылки гибели Старого порядка не столько в распространении принципов масонской или, если брать шире, просветительской идеологии, сколько в возникновении нового типа коллективного сознания, порожденного новыми, демократическими формами общности. По мнению Кошена, именно такой тип сознания в течение тридцати с лишним лет, предшествовавших Революции, формировался в «обществах мысли», к которым историк относил не только масонские ложи, но и академии, литературные, философские и агрономические кружки, музеи, лицеи и другие общественные объединения, весьма многочисленные во Франции XVIII в. Все они, отмечал он, представляли собой добровольные ассоциации, «созданные ради одной-единственной цели — объединить свои познания, мыслить сообща, только из любви к сему искусству и безо всяких практических намерений, совместно искать умозрительную истину из любви к ней»[485]. Всем им была присуща демократическая структура и стремление содействовать развитию рационалистической философии.

Первые «общества мысли», считал Кошен, возникли примерно в 50-е годы XVIII в., но уже очень скоро они густой сетью покрыли всю Францию. Развитие их подчинялось объективным социологическим законам, действующим в ассоциациях подобного рода. В реальной жизни, утверждал исследователь, людей объединяет то, что в результате повседневной деятельности, в том числе трудовой, они вырабатывают определенную систему убеждений, которые становятся основой социального согласия, чему пример — христианская религия. «Общества» же, напротив, возникли в целях нахождения истины и создания общей идеологии, то есть формальное объединение лиц тут появилось раньше, чем сложилась их идейная близость. Этим, по мнению Кошена, и были обусловлены глубокие различия в ценностях «социального мировоззрения» (то есть мировоззрения членов «обществ») и «мировоззрения реального»[486].

Характерной чертой «обществ мысли» Кошен считал полный отказ от «реальной деятельности». Средством поиска истины для их членов была устная дискуссия, переписка и голосование. Истинным оказывалось то, что большинство членов «общества» таковым признавало. Главным достоинством любой идеи соответственно становилась её очевидность, доступность для восприятия всеми членами ассоциации. Единственным методом познания было абстрактное, «чистое мышление». И если в «реальном мире» мысль, по убеждению Кошена, не должна отрываться от таких основополагающих ценностей, как вера, традиция и опыт, то для «чистого мышления» всё это не имело никакого значения: «Не было больше необходимости ни в Боге, ни в короле, ни в заботе о своих делах, потому что можно было развлекаться, предаваясь каждый вечер „философской“ беседе, потому что, снимая шляпу при входе в ложу, каждый оставлял свои заботы за дверью, дабы, выходя вернуться к ним»[487]. Более того, поскольку всякая связь с реальностью только мешала «чистому мышлению», все «позитивные понятия» — вера, авторитет, традиция, уважение к власти и т. д. — были объявлены в «обществах» предрассудками[488].