Французская революция: история и мифы

Именно распространение «социального мышления» и представляло собой, по словам Кошена, то, что обычно называют «прогрессом Просвещения». Этот процесс вызвал глубокие сдвиги в общественном сознании: «Благодаря ему привилегированные забыли о своих привилегиях; мы могли бы также привести пример ученого, забывшего об опыте, верующего, забывшего о вере»[489]. «Философия», ставя под сомнение разумность прежних моральных ценностей, подрывала реально существовавшие социальные связи, что Кошен определял как «индивидуалистический бунт против всех моральных устоев»[490].

По утверждению историка, члены «обществ» образовали во Франции конца Старого порядка своего рода государство в государстве. Эта «литературная республика», порожденная «социальным мышлением» и никак не связанная с реальной жизнью, представляла собой некий «мир в облаках», куда был открыт доступ лишь посвященным в тайны философии. Она «имеет свою конституцию, своих магистратов, свой народ, свои почести и свои усобицы. Там тоже (как и в реальном мире — А.Ч.) изучают проблемы политики, экономики и т. д., там рассуждают об агрономии, искусстве, морали, праве. Там дебатируются текущие вопросы, там судят должностных лиц. Одним словом, это маленькое государство — образ большого с одним лишь отличием: оно не является большим и не является реальным»[491]. Столицей «мира в облаках» стал Великий Восток, законодателями — энциклопедисты, парламентами — светские салоны; в каждом городе литературные общества и академии представляли собой «гарнизоны мыслителей», готовые по приказу из центра выступить против духовенства, двора или литературных оппонентов[492].

Жизнь «литературной республики», считал Кошен, развивалась в соответствии с объективными социологическими законами и, прежде всего, по «закону отбора и вовлечения», согласно которому углубление в область философских абстракций имело следствием постепенный отсев тех, кто не мог полностью порвать связь с реальной жизнью. Оставались наиболее способные к существованию в идеальном мире, созданном «чистой мыслью». Они сплачивались всё теснее и продолжали своё движение в «мире облаков»[493] Непосредственным результатом действия этого закона были постоянные «чистки» в «обществах» и «бескровный террор» против инакомыслящих, подвергавшихся травле в литературных кругах[494].

Квинтэссенцией «социального мышления» Кошен считал теорию «общественного договора» Руссо, поскольку видел в ней точную модель «литературной республики». Абсолютная свобода мнений, равенство всех граждан, принятие решений путем голосования — все эти главные черты политического идеала Руссо уже были реализованы в повседневной практике «философских обществ»: «Граждане Жан-Жака — это не новые люди без предрассудков и традиций, это обычные, потрепанные жизнью люди, утратившие в искусственном мире обществ и предрассудки, и традиции»[495]. Ключевые же принципы доктрины Руссо — свобода и равенство — представляли собой, по мнению Кошена, всего лишь умозрительный идеал, абстракцию, приемлемую только для выдуманного «мира в облаках», но не для реальной жизни: столкновение с реальностью неминуемо должно было повлечь за собой крах подобной системы[496].

Французская революция, согласно Кошену, оказалась именно таким столкновением, попыткой воплотить абстракцию в жизнь, попыткой «мира в облаках» завоевать «реальный мир». В народных и патриотических обществах революционного периода историк видел прямых наследников «обществ мысли», действовавших по тем же объективным законам. Так, «законом отбора и вовлечения» он объяснял следовавшие одна за другой «чистки» Якобинского клуба, в результате которых происходил автоматический отбор индивидов, наиболее приспособленных для жизни «обществ» — людей без собственного мнения и личных привязанностей[497]. В результате сложился круг людей, подчинивших себе всю жизнь «обществ». «Таким образом, — писал Кошен, — любое эгалитарное сообщество через некоторое время неизбежно оказывается в руках нескольких людей — это действие силы вещей, это не заговор, а закон, который можно назвать законом автоматического отбора»[498].

Хотя Революция и не была «заговором», не была она и делом всей нации, считал Кошен. «Ядро мятежа» составляли члены «обществ», собственно же народ выступал в качестве их слепого и послушного орудия[499]. Революционное меньшинство манипулировало основной массой населения, используя различные способы психологического давления, осуществляя моральный и физический террор. «Можно сказать, что Террор — нормальное состояние „социальной жизни“, — писал Кошен, — целостность „общества“ всегда поддерживается только при помощи взаимной слежки и страха, по крайней мере там, где эта политическая форма применяется в реальном мире, выходя из своей естественной среды — мира мысли»[500].