Французская революция

От вас зависит сделать так, чтобы свет пришел наконец на смену тьме, порядок – хаосу, счастье – мучениям, отдых – волнениям, справедливость – произволу, свобода – распущенности, общественное доверие – недоверию частного интереса, и все истины общества – катастрофическим химерам анархии.

Однако по большей части эта речь была адресована не только и не столько коллегам, сколько всем французам. Она имела сугубо практическое назначение: это одна из важнейших программных речей Термидора, своеобразное подведение итогов, выстраивание концепций как прошлого, так и будущего.

То, что Конвент работает уже почти три года, а страна все еще живет без конституции, Буасси объяснял необходимостью постоянно сражаться, в том числе и с тиранией «децемвиров» (как, с отсылкой к истории Древнего Рима, называли тогда членов робеспьеристского Комитета общественного спасения). Лишь теперь депутаты получили возможность не быть «гладиаторами свободы», а стать ее «истинными основателями». Конституция, как и ранее, виделась способом завершить Революцию, она должна была стать последней и окончательной.

Впрочем, в отличие от подобных речей, предварявших конституционные проекты 1791 и 1793 годов, доклад Буасси был проникнут не оптимизмом и верой в грядущее, а бесконечной усталостью. Революция у Буасси не праздник и не торжествующее шествие истинной Свободы по миру. «Окиньте взглядом бескрайнее поле нашей Революции, – говорил он, – уже покрытое столькими развалинами, почти повсюду несущими на себе следы тех разрушений, которые приносит время; это поле славы и скорби, где смерть собрала свою жатву и где свобода одержала столько побед».

Самое ценное – это опыт, который позволит избежать ошибок в будущем. Именно он настоятельно требует отказаться от Конституции 1793 года, которая еще несколько месяцев назад казалась священной и нерушимой. «Наш долг заявить вам, – провозгласил Буасси, – что эта конституция, задуманная честолюбцами, составленная интриганами, продиктованная тиранией и одобренная страхом, является лишь неоспоримым сохранением всех элементов хаоса, инструментом, предназначенным для того, чтобы служить алчным корыстолюбцам, интересам людей суетных, спеси невеж и амбициям узурпаторов». После свержения тиранов необходимо «похоронить их одиозное детище в той же могиле, что поглотила их самих».

Конституция 1793 года не просто не подходит Франции в 1795 году: из логики доклада следовало, что она вообще не способна служить никому, кроме своих творцов, поскольку порочны сами принципы, на которых она основывается, – те «демагогические принципы», которые, по словам оратора, «стоили нам столько слез и столько крови». Ныне же необходимо, чтобы «воцарились спокойствие без подавления, свобода без волнений, правосудие без жестокости, человечность без слабости». Таким образом, новая конституция становилась в определенном смысле антиподом той, что породила диктатуру монтаньяров. «Вы жаждете правосудия, – говорил Буасси д’Англа, обращаясь ко всем французам, – вы желаете отдыха; законы, которые мы вам предлагаем, будут основываться на первом и гарантируют вам второе». Идеология 1795 года – это идеология гармонии: «республиканская конституция ‹…› должна наконец гарантировать собственность богатых, существование бедных, имущество занимающегося производством, свободу и безопасность каждого».

Так лейтмотивом всей речи Буасси д’Англа стал призыв отказаться от иллюзий и построить новую конституцию на совершенно иных принципах.

Декларация прав и обязанностей человека и гражданина

Значит ли это, что термидорианцы решили поставить крест на «принципах 1789 года»? На это отважится впоследствии только Бонапарт. Текст же 1795 года пронизывал дух компромисса, его создателям нужно было угодить всем – и тем, кто привык считать себя с начала Революции ее истинными творцами, и тем, кто верил в идеалы демократии, и тем, кто успел уже понять, во что выливается народовластие.

Тем не менее отказ от иллюзий неминуемо означал пересмотр Декларации прав человека и гражданина. Хотя этот документ носил преимущественно теоретический характер и, как показывал опыт предыдущих конституций, мыслился скорее как своего рода руководство для законодателей, именно в нем обозначались те принципы, которыми должна руководствоваться власть. Конвент, говорил Буасси, «должен отважно отринуть иллюзорные принципы абсолютной демократии и безграничного равенства, которые, без всяких сомнений, являются самыми опасными подводными камнями для истинной свободы». Суть новой редакции Декларации он сформулировал следующим образом: мы «заменили ясными определениями расплывчатые, туманные и вводящие в заблуждения выражения, которые могут лишь сбивать с толку».