Французская революция

Осудив слишком слабую исполнительную власть в Конституции 1793 года, Комиссия одиннадцати тем не менее не решилась выступить с предложением учредить пост президента, вверив управление страной пяти Директорам. Но даже такое решение потребовало отдельного обоснования:

Вы на нее [исполнительную власть] всегда нападали и ослабляли ее, поскольку вы стремились уничтожить грозивший вам трон. Сегодня же вы должны ее усилить, поскольку перед вами стоит задача не свергнуть, а укрепить правительство; вы должны окружить ее мощью, уважением и блеском; вы должны удалить от нее как можно больше все, что может ее притеснять и порабощать, поскольку она также хранительница немалой части власти народа.

Впрочем, предложить избрание исполнительной власти всем народом Комиссия также не рискнула, посчитав, что тогда ее легитимность будет выше легитимности депутатов, каждого из которых избирает лишь департамент: постановили, что избирать ее будет Законодательный корпус, но далее она будет от него независима.

В конце конституции было закреплено несколько положений, очерчивающих пределы того компромисса, на который был готов Конвент. Франция должна была жить по новому революционному календарю. Всем гражданам гарантировались свобода печати и свобода совести, неприкосновенность собственности и жилища. Одновременно фиксировался запрет на возвращение эмигрантов и гарантии собственникам национальных имуществ. Чтобы новому Законодательному корпусу не захотелось изменить по своему желанию творение термидорианцев, пересмотр конституции был максимально затруднен: на это требовалось минимум 9 лет.

Проект конституции прошел в Конвенте два чтения и был принят в окончательном виде 5 фрюктидора (22 августа). Затем, как и в 1793 году, конституция была вынесена на референдум. А 1 вандемьера (23 сентября) об одобрении конституции народом было торжественно объявлено с трибуны Конвента. Она получила название Конституции III года Республики.

«Роялизм подступает со всех концов республики»

Обсуждение и принятие новой конституции шли на фоне разочарования в Республике и республиканских ценностях. Еще в начале года в Париже появились плакаты, на которых было написано: «Сохраните ваши 36 ливров[4] и верните нам нашего Людовика». Один из информаторов английского правительства извещал: «Есть хорошие новости, что Франция дошла до крайней нищеты, что повсюду устали от Республики и что все согласны призвать короля, не заботясь ни о какой конституции. Говорят только о короле». Вернувшийся из Парижа франкфуртский купец сообщал: «Во Франции нет честного человека, который не говорил бы плохо о революции». Донесения парижской полиции свидетельствуют, что на улицах то и дело раздавались оскорбления в адрес Конвента, в разговорах звучала ностальгия по временам Старого порядка, а завсегдатаи кафе открыто отказывались считать себя «гражданами» и «добрыми республиканцами». Даже во время народных восстаний в жерминале и прериале в Париже кричали: «Дайте нам короля и кусок хлеба!» По сведениям российских агентов, к концу весны Комитет общественного спасения стал сомневаться даже в надежности армии, поскольку «склонность к королевской власти все больше и больше становится всеобщей».

В провинции картина была не лучше. Один из эмигрантов, вернувшийся в страну после Термидора, писал: «Воззрения чудесным образом поменялись, поскольку у подножия руин зданий, которые именовали феодальными, крестьяне (а эти руины были творением их рук) говорили нам: “Когда же прибудет король?”». Английский агент сообщал, что «мнение народа по всей Франции склоняется к контрреволюции».

С первых дней существования Комиссия одиннадцати получала письма о том, что ситуация в стране отнюдь не благоприятствует республиканцам. «Несмотря на намерения Национального Конвента, со всех сторон взывают к эмигрантам и королевской власти, – говорилось в одном из них. – Опасность неминуема, роялизм подступает со всех концов республики». «Комитет одиннадцати не может не замечать, что роялизм поднимает дерзкую голову во всех департаментах Запада, – сообщалось в другом послании. – Они имеют связи почти со всеми другими департаментами республики; священники, аристократы, знать, магистраты, финансисты, буржуа – все желают королевской власти». Они представляют ее, «как конец всех зол», как «изобилие необходимых для жизни вещей».

Подобные послания, предупреждавшие об усилении роялистской активности, шли не только в Комиссию одиннадцати – об этом же информировали и другие комитеты Конвента, а также отдельных депутатов. Так, аноним из Страсбурга предостерегал: