Французская революция

Эти многочисленные декларации, проекты, инструкции агентам и письма свидетельствуют о том, что вопреки распространенной в исторической литературе точке зрения ни сам Людовик XVIII, ни его соратники не стремились к возвращению Старого порядка. И не только потому, что понимали невозможность этого. Революция разрубила немало гордиевых узлов, которые оказалось не под силу развязать ни Людовику XIV, ни Людовику XV, ни тем более Людовику XVI. Один из министров Людовика XVIII писал:

Целых десять лет тревог и потрясений не привели еще к возрождению этой несчастной страны и тем не менее говорят о том, чтобы вернуть все, как было до начала ее упадка! ‹…› Как бы то ни было, старая машина уничтожена. Эта услуга была оказана Франции первым Национальным собранием; не следует лишать его этой заслуги…

Основные цели королевской власти обозначались в проектах 1799 года весьма лаконично: «Простить, восстановить умеренную мудростью монархию, исправить злоупотребления и предотвратить их возвращение». Что именно нужно будет сохранить из появившихся за революционное десятилетие установлений и институтов, Людовику XVIII было не до конца понятно, и он стремился избегать конкретики, пока не окажется на территории страны:

Мы внимательно и беспристрастно изучим как древние учреждения, чтобы отменить те из них, которые оказались порочными, так и новые институты, чтобы сохранить те, которые полезны; и из этого мудро составленного соединения старого порядка и порядка нового возникнет во всех областях управления такое положение вещей, которое, не затрагивая принципов Монархии, станет наилучшим для блага государства. Так мы заставим даже саму революцию послужить ко всеобщей пользе, чтобы она, по крайней мере некоторым образом, компенсировала причиненный ею непоправимый вред.

В то же время несколько вещей казались Людовику XVIII ясными и очевидными. Прежде всего необходимо вернуться к фундаментальным законам французской монархии, которые он, как и многие другие, полагал аналогом конституции:

Я говорил, что хотел бы восстановить древнюю конституцию, освобожденную от примешавшихся к ней недостатков. Эта фраза, не случайно вставленная мною в декларацию 1795 года[7], оставляет мне всю свободу действий, в которой я нуждаюсь.

По мысли короля, сделать это было необходимо по двум причинам. Прежде всего, составление нового текста конституции неминуемо привело бы к спорам и политической борьбе, которые только усложнили бы реставрацию монархии. И, что не менее важно, только традиции и именно традиции стояли на пути королевского произвола, только «древние законы» его и ограничивали:

Если получше изучить сей предмет, то станет очевидно, что, как только король откажется от древней конституции, ему останется сказать лишь одно: «Я буду делать то, что мне захочется». Именно к этим неподобающим и нелепым словам будут сведены прекрасные королевские речи, если перевести их на обычный язык.

Возвращение к традициям означало и то, что король не планировал отказываться от тех учреждений, благодаря которым монархия «была ограничена, а не абсолютна», – от Генеральных штатов и парламентов. С течением времени Людовик XVIII все больше укреплялся в мысли о том, что Генеральные штаты станут необходимым мостиком между новой системой представительства, созданной Революцией, и прежней – практиковавшейся при Старом порядке. В 1798 году он писал: «Нация законным образом представлена через собрание Генеральных штатов, составленных из депутатов, свободно избранных по нормам, предписанным Конституцией». В 1799 году их роль виделась еще более важной: