Французский дневник

Зал он отремонтировал. Уговорил каких-то своих коллег помочь ему составить репертуар для детей. Первый концерт для них он до конца своей жизни вспоминал как катастрофу. Они всё сыграли. Всю свою программу. От начала и до конца. Они, конечно же, не ждали восторженных аплодисментов. Они ждали всего лишь хоть какой-то реакции. Её не было.

Каждый из этих маленьких человечков остался закрытым на множество замков и был абсолютно равнодушен к тому, что здесь кто- то играет и поёт. Им было абсолютно всё равно. Кто-то из них что-то бубнил про себя, кто-то по привычке раскачивался из стороны в сторону. Но в целом и в общем, реакция на их выступление была нулевая. Тогда он задумался о том, почему его музыка не вызвала в их душах никакого отклика. Ответа он найти не смог. Но в следующий раз он не стал никого приглашать. Он пришёл к детям один. Нашёл какие-то простые, но убедительные слова.

– Я буду играть. Иногда я буду и петь. Вы просто слушайте. Но слушайте не ушами. Я хочу, чтобы эту музыку услышало ваше тело. Чтобы оно само сказало, что оно чувствует. Хочет ли оно раскачиваться, танцевать или просто убежать от этих звуков. Может быть оно хочет крутиться вокруг своей оси? Пусть оно делает всё то, что хочет. У меня только одна просьба – не мешайте ему. Дайте ему свободу. Отпустите своё тело.

И тогда он заиграл. Кларнет всегда был его любимым инструментом. Он считал, что это самый весёлый и самый печальный из всех музыкальных инструментов, придуманных человеком. Именно он предельно ясно выражает нашу радость и способен сполна отразить нашу печаль. Он играл со всем присущим ему мастерством. С той виртуозностью, которая так поражала его слушателей на свадьбах. С полной самоотдачей.

Играл и не понимал, почему дети застыли как статуи. Было неясно слышат ли они вообще эту музыку. Каждый из них был предельно погружён в себя. Казалось, что никакие внешние раздражители не способны вывести их из этого состояния. Первым сдвинулся с места мальчишка с очень тяжёлой формой аутизма. Потом по залу закружилась девочка, у которой была ярко выраженная олигофрения. Такая неуклюжая в обычной жизни, она стала двигаться под звуки его музыки так легко и гармонично, что у него сразу стало теплее на сердце.

Он с самого начала понимал, что всё это будет нелегко. Но тем не менее, он на что-то надеялся. Не думал, что всё это будет настолько трудно. Он прекрасно знал каковы будни этой больницы. Здесь катастрофически не хватало медсестёр и санитаров. Да и те, которые были, казались глубоко несчастными людьми, отрабатывающими очень тяжёлую неповинность. Общая атмосфера детского отделения была настолько тягостной, что было ясно, что радость и счастье не захаживают сюда даже по ошибке.

Он хорошо знал, чем дышит веселье. И свою музыку, прежде всего, воспринимал, как нечто способное даровать людям это веселье. Но все известные ему приёмы того, как расшевелить людей, оказались бесполезными в этом случае. Детей не накачаешь водкой, не заставишь курить всякую разную дурь, чтобы поднять им настроение. Мозг его лихорадочно думал о том, что же можно сделать.

Он понял одну простую вещь. Нельзя одним скачком перепрыгнуть от ощущения полной безнадёжности в состояние радости. Это как в музыке. Не может исполнитель рвануть сразу вверх, на самую вершину нотной строки. Нужны промежуточные остановки.

И тогда, он пошёл к детям в отделение. Посмотрел их спальни, душевые, столовую. Всё было окрашено в бездушные серые тона. Постели были неудобными, посуда убогой, а еда лишена всякого вкуса.

И тогда он снова пошёл к главврачу. Он ничего не собирался просить. Хотел просто поговорить. У больницы было своё небольшое подсобное хозяйство. Там выращивали кур, уток, гусей. Имелось ещё с десяток коров и около полсотни овец. Всё это помогало как-то разнообразить тот скудный ассортимент продуктов, который поставлялся сюда, путём различных, порой, весьма сложных процессов.

По мере того, как он разбирался со всем этим, он понял, что в его лексиконе появилось слово, которое надо ненавидеть. Это было слово «тендер». Может у кого-то и были благие намерения, когда вводились все эти жёсткие правила и реализовывались чьи-то указания. Но в конечном итоге, вся эта бюрократия выливалась в то, что было очевидно и без неё. Победителем тендера всегда являлся тот, кто давал самую низкую цену. А дальше всё было как в старой пословице. Она, как известно, гласит, «что невозможно сварить хороший суп из дешёвого мяса».

Сначала он выклянчил разрешение на то, чтобы повести детей на территорию подсобного хозяйства. Кого-то из них напугала вся эта живность. Кто-то полез обниматься с овцами. Всю это было просто ужасно. Но в то же время это было и прекрасно. Ведь был достигнут самый главный результат: была пробита эта броня безучастности и равнодушия. А если уж вы достучались, если маленький человеческий детёныш чем- то хоть заинтересовался, то можно было дальше идти вперёд. Да, будет нелегко, но кто же обещал лёгкую жизнь.