В статье проходила информация о его любовной связи с популярной питерской певицей и о слабости Г.В. Романова к спиртному. Слухи о банкете в Эрмитаже, в царских хоромах, екатерининских сервизах, разбитых пьяными гостями, и прочее непотребство ползли по стране, общество обсуждало разбитые музейные ценности, и тихое, как это водится в СССР, народное возмущение достигло своего предела. В политбюро посыпались письма от разгневанных коммунистов, что и завершило цель хорошо подготовленной и проведенной кампании дискредитации ленинградского лидера, который был полностью скомпрометирован, как преемник Леонида Ильича Брежнева.
Подробности о публикации статьи в западногерманском журнале Дора Георгиевна узнала от Огюста Фажона, который пошел на сотрудничество с ней два года назад в Восточном Берлине[147]
, когда Фажон был задержан сотрудниками госбезопасности Германской Демократической Республики и передан Доре Георгиевне Каштан в рамках операции «Тор»[148].Тогда, в 1978 году, он, как резидент французской разведывательной службы SDECE в ФРГ[149]
, сыграл важную роль в операции «Тор», которую раскручивала Каштан, однако спустя полгода был отправлен на пенсию, когда просочились сведения о нем, правда, весьма туманные, от перебежчика из Штази[150] о его якобы сотрудничестве с контрразведкой Восточной Германии.— Мой человек в редакции узнал, что компромат на Романова поступил, скорее всего, от ваших! — сказал Фажон, внимательно приглядываясь к ней. Они только начали входить в контакт после окончания операции «Тор» и возвращения Доры Георгиевны в резидентуру КГБ СССР во Франции.
— Чем подтверждено? — спросила Каштан.
— В стилистике закрались ошибочки, да и журналисты «Шпигеля» — народ ушлый, наняли дельного сыщика, который провел качественное наружное наблюдение за типом, который принес сотруднику редакции материалы, и хотя тот пытался сбросить хвост, тем не менее сыщик довел его до посольства СССР в ФРГ.
Дора Георгиевна этот факт в отчет не поставила, рассудив, что это материл из другой епархии. Политическая разведка в круг ее задач не входила и не имела никакого отношения к научно-технической информации. Такое решение спасло ей жизнь и карьеру.
Спустя полгода после срочной эвакуации из Франции в Москву Каштан была направлена на преподавательскую работу в КИ КГБ СССР и была отрезана от своих источников на Западе. Московская атмосфера внесла свои коррективы, и картинка, рисовавшаяся у нее во Франции, стала более контрастной.
Однако Дора Георгиевна не могла знать о том, что в конце 1981 и начале 1982 года эта цепочка странных смертей продолжится, но даже сейчас она отчетливо понимала на интуитивном уровне, кто так планомерно, как асфальтовый каток, утюжит почву политического пространства в Кремле.
В ее анализе происходящих событий все векторы сходились только на одном человеке, и, когда эта политическая картинка предстала перед ней, Дора Георгиевна поняла, что попала здесь в самое горячее время. Она отдавала себе отчет, что это не имело к ней никакого отношения, тем не менее жила день ото дня, как бы в ожидании какого-то изменения в ее, казалось бы, спокойной, размеренной жизни.
Появление Быстрова с предложением работать по заданию того самого человека, который, по ее предположениям, устраивает такую крупную политическую игру, было в какой-то степени ожидаемо, она понимала, что перед ней и Быстровым ставятся тактические задачи. Поимка и пресечение действующего шпиона должны повысить статус Большого дома на пл. Дзержинского, а стратегическая задача в результате этих действий решала главный вопрос в плане выживания страны на новом, мощном витке гонки вооружений, который начала проводить Северная Америка. Выжить можно было только при сильном лидере, достаточно хорошо знающем об истинном положении в стране, владеющем полнотой международной информации, реальной силой и волей, таким, как представлялся ей Ю.В. Андропов.
Дора Георгиевна понимала, что получить в руки страну с перегретой экономикой, зашедшими далеко за края нерешенными социальными вопросами, на грани полного сбоя, такого не пожелаешь и своему врагу. Однако она хоть и видела слабости в трудном ближнем бою, тем не менее уверенно знала, что с приходом такого человека, как председатель, есть перспектива на стабилизацию и выход из начавшегося пикирования.
По приезде в Москву Дора Георгиевна навестила старого и единственного друга своего отца, и в разговоре с генералом военной разведки в отставке проскочила фраза, которая произвела на нее исключительно сильное впечатление.