Французский орден особиста

Скрипнув петлями, дверь захлопнулась. «Гусь», оставшись наедине с Рябовым, цепким взглядом обшарил его с головы до пяток, потом зашелестел бумагами, лежавшими на столе, и, выдержав паузу, клюнул жалом-вопросом:

– Ну так как, лейтенант Колесник, не надоела еще такая скотская жизнь?

«О чем это он?.. К чему клонит?.. Что ему от меня надо?» – лихорадочно соображал Рябов.

Он отвел взгляд в сторону и буркнул:

– Я эту жизнь не выбирал.

– Конечно же, не выбирал, – кивнул «Гусь». – В Совдепии за вас все решает и выбирает мудрый и непогрешимый товарищ Сталин. А он полностью облажался! Скажешь, не так?

– Не знаю. Время покажет.

– Так уже показало. Немцы стоят под Санкт-Петербургом, под вашим Ленинградом. Не сегодня завтра будут под Москвой. Ну и где же «несокрушимая и легендарная» Красная армия, о которой на каждом углу трубила ваша пропаганда?

Рябов, помявшись, выдавил:

– Воюет.

– Довоевалась уже… Все просрали! Все!!!

Рябов не мог понять, чего было больше в его голосе – злорадства или оголтелой злости. Он напрягся, ожидая очередного коварного вопроса, и не ошибся. Выдержав долгую паузу, «Гусь», снова спросил:

– Ну так как, казак, жить хочешь?

«Какой еще казак?.. С чего он взял?» – опешил Рябов.

– Чего молчишь? – допытывался «Гусь».

«Казак… Откуда ему это известно? Откуда?..»

В памяти возник дотошный обер-лейтенант с его расспросами.

«Так вот, значит, какой ты гусь, – щелкнуло в мозгу. – Теперь понятно, откуда ты знаешь про мои казацкие корни! Выходит, вы с тем обер-лейтенантом из одной стаи стервятников. Ничего не скажешь, ловкий заход – на происхождении хотел меня подловить и завербовать. Казаки-то не очень к советской власти… Вот только из какой ты стаи гусь? Абвер? Тайная полевая полиция? Гестапо? СД? Да, собственно, какая разница, один черт».

В своих рассуждениях Рябов не ошибся – перед ним находился матерый германский контрразведчик Петр Самутин, заместитель начальника абвергруппы № 102, действовавшей в полосе Юго-Западного фронта. Службу в контрразведке он начинал еще в годы Гражданской войны у «Черного барона» – Врангеля. После разгрома белогвардейских войск в Крыму Самутин успел бежать в Турцию, где год провел в лагере под Галлиполи. Пережив голод, лишения и болезни, он выбрался оттуда в Европу, где перебивался случайными заработками, пока его не нашла и не взяла под свое крыло германская спецслужба – Абвер. Начиная с 1939 года и до начала войны с СССР Самутин занимался подготовкой агентов Абвера из числа эмигрантов и их заброской в Советский Союз. За время своего сотрудничества с германскими тайными службами он успел добиться немалых успехов, и в мае 1941 года, за месяц до похода на восток, получил назначение в абвергруппу № 102; его непосредственным начальником был подполковник Гопф-Гойер. Для белогвардейца-эмигранта такая карьера говорила об особом доверии со стороны властей Рейха.

С первых дней войны на Самутина были возложены задачи по поиску среди советских военнопленных подходящих кандидатов в шпионы, диверсанты и террористы. После вербовки и короткой подготовки новоиспеченные агенты сотнями забрасывались со спецзаданиями в части и тылы Юго-Западного фронта. Однако результаты работы были низкими, и Гопф-Гойер распорядился вербовать агентов из числа офицеров и других лиц «с продвинутым культурным, социальным и образовательным потенциалом», попавших в плен.

Вот так в списке кандидатов на вербовку и оказался лейтенант Александр Колесник, выпускник 2-й Ленинградской артиллерийской школы. Внимание Самутина Колесник привлек тем, что не принадлежал к числу «зеленых скороспелок» – за его спиной было пять лет офицерской службы, а это почти всегда широкие связи, в том числе и в штабах. Самутина заинтересовала также учеба Колесника в Ленинграде. В дни, когда решалась участь Северной столицы большевиков, иметь там агента, хорошо знающего город, располагающего нужными контактами, образованного и внимательного, могло стать большой удачей. А происхождение Колесника из казаков, по которым жестоко прокатилось колесо массовых репрессий, создавало действительно перспективную основу для успешной вербовки.

– Ну так как, жить хочешь, лейтенант Колесник? – уже в третий раз спросил он.

– Господь жизнь каждому дал, ему и решать, – повел свою игру Рябов, опустив голову и бегло перекрестившись.

– Господь на небесах, а я на грешной земле, и решать сие, голубчик ты мой, именно мне.

– А здесь начальник лагеря решает, кому жить, а кому умирать.

Самутин, хмыкнув, заметил:

– Я, конечно, не Господь Бог и не знаю, прислушается ли Он ко мне, а вот начальник лагеря точно прислушается. Что скажешь, Колесник?

– А что я скажу? Кому ж помирать охота? – хитровато сощурив глаза, буркнул Рябов.

– Правильно! – оживился Самутин и сменил тему разговора: – Так ты, говоришь, артиллерист?

– Да, артиллерист, – кивнул Рябов.

– Что оканчивал?

– Вторую Ленинградскую артиллерийскую школу.

– Та, что в Санкт-Петербурге, значит?

– Да, ее.

– А карантин где проходил – на Голодаевском острове Петроградской стороны или в Дудергофе? – допытывался Самутин.

«Смотри-ка, все знает… Проверяет, гад!»