Французский сезон Катеньки Арсаньевой

— Я неоднократно бывал бит в этой жизни, и с большим успехом использовал аналогичные средства, — заверил он меня. — Тем более, что настоящий французский коньяк способен и мертвого вернуть к жизни. А мадам Аделаида ради такого случая пожертвовала украшением своего винного погребка.

— Я собиралась напоить его снотворным.

— Ни под каким видом. Вино и мясо с кровью — вот что нужно раненному мужчине. И через день он будет выглядеть не хуже меня. И вот что еще пришло мне в голову… Не заехать ли нам теперь к вам домой?

— Зачем?

— У меня такое чувство, что ваши рисунки нам сегодня пригодятся.

И я снова поверила его интуиции.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

— Это она! — воскликнул Петр Анатольевич, лишь только перевернул очередную страницу моего альбома.

— Вы уверены? — выхватив альбом, и пожирая рисунок глазами, загорелся Дюма. — Я же говорил, что ваш альбом — это… — он потряс в воздухе рукой жестом триумфатора.

— Да, это она. Теперь я окончательно вспомнил, — подтвердил Петр Анатольевич. После коньяка его лицо обрело свой естественный цвет, и куриная ножка, которую он теперь перемалывал крепкими зубами, явно не казалась ему неуместной. И если бы не перевязанная голова, то он выглядел бы уже совсем здоровым.

Он передал мне альбом, и я не сразу поняла, кого он имеет в виду. Поскольку на указанном им рисунке была группа карликов, наблюдающих пожар, которых я запечатлела по памяти во время недавнего пикника. А рядом с ними буквально несколькими штрихами набросала черты той женщины, что какое-то время тоже была рядом с ними, но, не уверенная в портретном сходстве, так и и не закончила рисунка, хотя ее лицо до сих пор стоит передо мной как живое. Но именно этот набросок и имел в виду Петр Анатольевич.

Если вы помните, я уже упоминала эту женщину на этих страницах, описывая пожар. Ее седые растрепанные волосы и показавшееся мне каменным лицо, уже тогда обратили на себя мое внимание. Но я даже не предполагала, что когда-нибудь эта особа заинтересует меня до такой степени.

Внешность ее была настолько запоминающейся, что найти ее не составило бы труда. Саратов не Москва и даже не Петербург. А при связях Петра Анатольевича это вообще не проблема. Он отыщет в городе и пропавшего котенка, не то, что живого человека. Причем, в самые короткие сроки.

— Это их самая большая ошибка, — задумчиво произнес Дюма. — И они за нее поплатятся. Женщина, присутствующая в двух местах преступления — это потенциальная каторжница. Уверен, что и пожар в доме Лобанова — дело ее рук.

— Во всяком случае, не в меньшей степени, чем нападение на меня, — согласился с ним Петр Анатольевич, после чего внимательно посмотрел на того и спросил:

— Если не ошибаюсь, вы не слишком хорошо себя чувствуете?

— Да? — посмотрелся в зеркало писатель. — Неужели это так заметно?

— На вас лица нет, — предельно серьезным голосом подтвердил Петр Анатольевич. — Если вы срочно не выпьете со мной хотя бы рюмку этого волшебного эликсира, я не гарантирую, что вы доживете до вечера.

— Пожалуй, вы правы, — нахмурив брови, согласился Дюма, после чего они с Петром Анатольевичем заржали, как два жеребца.

— Я отказываюсь присутствовать при этом безобразии, — могла бы сказать я и демонстративно выйти из комнаты, но я поступила иначе.

— А ведь и мне не повредила бы капелька вашего удивительного лекарства. Я ведь тоже едва поднялась с постели, — сказала я, изобразив на лице невероятное страдание.

— Что же вы раньше не сказали? — возликовал Дюма и его руки распахнулись для символического объятия как два могучих крыла.

Не то, чтобы я на самом деле нуждалась в этом средстве для поддержания здоровья. Просто мне хотелось выпить с этими замечательными людьми. Кроме того, у нас был для этого повод — наше расследование сдвинулось с мертвой точки. Уже не говоря о том, что коньяк был действительно великолепен.

За этим занятием нас и застал Павел Игнатьевич. С эполетами полковника, твердой походкой он вышел на середину комнаты и произнес:

— Позвольте от лица возглавляемого мною управления поблагодарить вас за физическое устранение опасного преступника, бывшего монастырского крестьянина, а ныне беглого каторжника, которого полиция безуспешного разыскивала целый год. И если позволите… — он покашлял в кулак, — я бы присоединился к вам в смысле… Погода, знаете ли, с утра… прохладная.

Допили бутылку мы уже вчетвером и уничтожили все принесенные с собой Дюма французские деликатесы.

— Вы сказали — бывшего монастырского крестьянина? — уточнила я через некоторое время. — Какому же монастырю мы обязаны этим чудовищем?

— Да вы были в нем не далее, как вчера, — усмехнулся в усы Павел Игнатьевич.

И Петр Анатольевич и Дюма, не сговариваясь, одновременно повернули ко мне головы и посмотрели со значением. Я только покачала головой в ответ на эти взгляды.

— Что вы говорите? Никогда бы не подумал, — зацокал языком Дюма. — Такой красивый монастырь, и такая серьезная настоятельница, а крестьян распустила…