Французский сезон Катеньки Арсаньевой

— В тихом омуте… — заметил на это Павел Игнатьевич, — кстати, господин Дюма, — сегодня он не стеснялся своего французского и не нуждался в переводчице, — если мне память не изменяет, сегодня вы собирались продолжить свое турне по Волге, то есть, я так понимаю, мы с вами…

— Я решил задержаться еще на несколько дней, с вашего позволения, — перебил его писатель. — Петр Анатольевич нуждается в серьезном уходе, а в моем распоряжении имеются старинные французские методы восстановления здоровья… И я считаю свои долгом.

— Да я, собственно, не имею ничего против. Надо будет сделать отметку в ваших документах, чтобы никто не привязался…

— Если вам не трудно, Павел Игнатьевич, — прижал Дюма свою огромную ладонь к сердцу.

— Ну, что с вами поделаешь? Мужская солидарность — вещь весьма благородная. Только смотрите не переусердствуйте со своими старинными методами.

— С фармакологической точностью дозировки, не чаще двух раз в день, — заверил Дюма.

— Или трех, — поправил его Петр Анатольевич.

— В таком случае — не возражаю и даже рад буду присоединиться… в лечебных целях.

С этими словами Павел Игнатьевич забрал у Дюма документы и покинул нашу дружную компанию.

И едва за ним успела закрыться дверь, как Петр Анатольевич вскочил со своей кровати, позабыв про свои раны.

— Вы понимаете, что это значит? — завопил он.

— А вы считаете только себя таким умным? — ответил ему Дюма вопросом на вопрос.

— И все таки, — вмешалась я в их диалог, — я считаю нелишним согласовать наши выводы.

— Так совершенно же очевидно, — расплылся в улыбке Петр Анатольевич, — что все дорожки ведут к тому самому монастырю, что мы почтили вчера своим присутствием, и в котором проживает ныне некто Анастасия Лобанова, в монашестве — сестра Манефа. Если бы нам ее еще и повидать… — неожиданно он остановился на полуслове и посмотрел на Дюма.

— А что? — ответил ему француз в ответ на этот взгляд, — я бы не исключил такого варианта…

— Вы хотите сказать, — вновь нарушила я их tet-a-tet, — что Анастасия Лобанова, сестра Манефа и наша таинственная миледи…

— … одно и то же лицо, — хором закончили мою фразу мужчины.

Взаимопонимание в нашей компании складывалось исключительное.

— Я бы все-таки не торопилась утверждать это столь категорично, — покачала головой я.

— А мы и не торопимся, — согласился с моей точкой зрения Петр Анатольевич и достал из буфета еще одну бутылку коньяка.

— Я пожалуюсь Павлу Игнатьевичу, — неодобрительно покосилась я на него.

— В отличие от вас, Екатерина Алексеевна, главный полицмейстер нашей губернии понимает, что такое мужская солидарность, Так что жалуйтесь на здоровье, — и откупорил бутылку.

— С фармакологической точностью дозировки, — поддержал товарища Дюма.

Оставив их за этим сомнительным занятием , я поспешила к себе домой, предполагая, что сегодня их больше не увижу и рассчитывая за это время как следует отдохнуть и набраться сил. Но надеждам моим сбыться было не суждено.

Вернувшись домой, я не смогла заснуть, а открыла свой дневник и занесла туда все последние события, как привыкла делать это в течение многих лет. После чего сделала копию того рисунка, которому суждено было сыграть такую неожиданно важную роль в нашем расследовании. Детально его прорисовав, я осталась довольна полученным результатом. На этот раз мне удалось добиться значительно большего сходства с оригиналом, каким запечатлелся он в моей памяти. Без лишней скромности могу сказать — она получилась как живая.

За этими занятиями прошла большая часть дня и наступил вечер. За окнами стемнело, а так как осень наконец вступила в свои законные права, то стало прохладно, и я велела Алене разжечь камин. Усевшись в свое любимое кресло, я укутала ноги пледом и некоторое время размышляла о последних событиях, глядя на беспокойное пламя березовых дров и наслаждаясь покоем и уютом.

И тут в очередной раз мой дом посетил Дюма. Он был на удивление трезв, но я не сразу это поняла, поскольку он был чрезвычайно возбужден, размахивал руками, и я не сразу вникла в смысл его слов.

Я попросила его перестать гоняться по моей гостиной, усадила во второе кресло перед камином и предложила начать с самого начала. И вот, что от него услышала:

— Расставшись с Пьером (раньше он так его не называл, и я с улыбкой отметила этот признак их дальнейшего сближения, они уже были на «ты» и что называется без церемоний), я отправился домой. Вернее, в том дом, что стал в Саратове моим пристанищем, то есть к мадам Сервье. События последних дней немного утомили меня, и я решил провести вечер подобно вам, — он кивнул на камин, — в домашнем уюте с хорошей книгой в руках. У меня с собой целая библиотека, я привык не терять времени попусту и во время своих многочисленных путешествий. А день без чтения для меня — потерянный день.

Взяв наугад из сундука книгу потолще, хорошие книги чаще бывают толстыми, я хотел ее полистать на сон грядущий… На этот раз мне попался Мишле. Я счел это хорошим знаком, поскольку читал его неоднократно, и каждый раз с неизменным интересом, открывая в этой мудрой книге все новые и новые достоинства.