Французский Трофей 2. После войны

– Тебе виднее, – рассмеялся Миша и, изловчившись, куснул от ее пирожка.

– Эй! – Женя тут же увернулась, и пока Миша хихикал, цапнула кусок и от его пирожка. – Все честно! – сообщила она с набитым ртом.

Он рассмеялся в ответ, а Дуняша, глядя на них, только качала головой, пряча улыбку. Взрослые же люди, но совершенно не повзрослели.

Но все же какао и пирожки кончились, да и в доме все уже ушли спать, ведь утром предстоял ранний и суматошный подъем. Миша проводил Женю до ее комнаты, где уже ждало своего часа свадебное платье.

– Спокойной ночи, Миша, – пожелала она, улыбнувшись. – Спасибо за вечер воспоминаний.

– И тебе добрых снов, сестренка, – Мишель обнял ее и вздохнул. – Хороший вечер получился. Теперь и неизвестно, когда получится повторить.

Они разошлись по комнатам и стали готовиться ко сну.

Жене было непривычно одной в своей комнате. Она задумчиво потрогала рукав платья, над отделкой которого модистки бились столько времени. Оно и впрямь получилось потрясающе красивым, настолько, что Женя никогда не представляла себя в чем-либо похожем.

Тонкая фата струилась, точно вода, и все же Женя убрала руки, боясь, что что-нибудь испортит или испачкает ненароком. Ей все еще было бы привычнее в мундире и штанах, но она понимала, что все это ребячество.

Устроившись в постели, она обняла подушку, не сводя взгляда с платья, выглядевшего золотистым в мягких отсветах свечи, и все же уснула.

Этьен с Сашей засиделись долго. Сначала они поужинали вместе с его родителями, с которыми Этьен, конечно, уже был знаком, а потом перебрались в кабинет, где сначала сидели с отцом Саши, обсуждая в том числе и вопросы их совместного бизнеса, а потом остались вдвоем.

И все же, глубоко заполночь и они разошлись.

Засыпать одному, не обнимая свою Женю, Этьену было ужасно непривычно, но понемногу сон завладел им, а утром он проснулся с петухами, ощущая приятное предвкушение.

Женю подняли тоже с рассветом, и пока Дуняша пыталась накормить ее легким завтраком, ее уже окружили парикмахеры, вызванные матерью, модистки и горничные. Больше часа колдовали над прической, еще час ушел на то, чтобы скрыть шрам, не сделав Женю похожей на продажную девку. А уже потом пришел черед одевания, и сестры дружно ахали, до чего Женя красивая. Ей оставалось только надеяться, что в своих юбках она пройдет в дверь.

– Полно вам тревожиться, голубка моя, – когда Дуняша в очередной раз заглянула, чтобы узнать, не нужно ли им чего, она услышала опасения Жени. – Никто и не заметит, что вы в положении, за такими-то юбками и кружевами.

Женя подняла голову и удивленно уставилась на Дуняшу.

– В каком еще положении? – не сразу поняла она.

– Да в таком, когда дите ждут, – ответила Дуняша так, словно они ни раз уже это обсуждали, и всем все было очевидно.

Сестры замерли, изумленно глядя на Женю.

– Дуняша, я никого не жду, и смотри, как бы мама не услышала, – попросила она с нажимом, совершенно не желая сейчас разбираться еще и с впечатлительными сестрами и матерью.

– Ага, всю жизнь уплетали мои пирожки, и ничего, а тут вишь, в бока они пошли, – проворчала она, но настаивать не стала и ушла на кухню.

– Не слушайте ее, – велела Женя сестрам. – И матери ни слова, – добавила она, а сама крепко задумалась. Симптомы, конечно, сходились, кроме одного, самого важного – еще с войны она совершенно перестала следить за своими женскими днями, потому что они то появлялись, то исчезали от нагрузок и нервов.

– Ты уверена, что не беременна? – все же спросила Лиза, старшая сестра, подойдя к Жене.

Пусть та всегда была ближе с братьями, но это не значит, что они не любили и не тревожились друг за друга.

– Лиза, я все-таки доктор, – ответила Женя, хотя желание поговорить с Андреем Ионовичем было нестерпимым. – Не забивай себе голову, сегодня важный день.

– Ну хорошо, – та не стала настаивать.

Да и время уже поджимало. Настолько, что Екатерина Алексеевна пришла звать их.

– Женевьева, ты готова?

Женя последний раз посмотрелась в зеркало, вздохнула, и кивнула.

– Да, я готова, – она с помощью сестер подобрала юбки и вышла из комнаты. Внизу ее уже ждали все домашние, и когда она появилась на лестнице, они замерли в восхищении.

Евгений Дмитриевич шагнул к лестнице, чтобы подать руку дочери.

– Ты у нас красавица, – он поцеловал ее руки и с нежностью улыбнулся. – Счастливый день!

– Воистину счастливый, – Екатерина Андреевна уже бы расплакалась, но держала себя в руках. – Давайте-давайте, не задерживаемся, еще не хватало опоздать в церковь.

Все равно в доме, а потом перед ним какое-то время царила суета, пока все рассаживались по каретам и ландо, чтобы добраться до церкви.

Из дома Воронцовых народу ехало не так много, но из-за сумбура казалось, что там толпа несусветная.

Всю дорогу Женю подташнивало, и теперь она думала, это просто от нервов, или Дуняша была права? Если бы не мать и сестры, постоянно направляющие ее, поправляющие ее платье и фату, она бы просто забылась где-нибудь по дороге, перебирая в памяти все симптомы беременности. Но перед дверями церкви она очнулась, стоя под руку с отцом, и уже волновалась только из-за свадьбы.