Французское наследство

— Понятия не имею. Хотелось бы с Сергеем Соболем поговорить, но что-то мне подсказывает, что из этого ничего не выйдет. Честно говоря, я бы очень обрадовалась, если бы Валинчук уговорил его с дочерью уехать на это время куда-нибудь за границу.

Но вряд ли он согласится, пока жена в больнице.

— Ты права, насколько я его знаю, он не уедет.

— И неплохо бы предупредить Гогуа, чтобы с Катьки глаз не спускал. Хотя наверняка он, после всего случившегося, и так сообразил… — Лёлька вздохнула и принялась пристально рассматривать свою физиономию в зеркале над туалетным столиком. — Да, выгляжу я оригинально. Где тут у Агнии пудра?

— Ты с Валинчуком поговорила?

— Да, пообщались. Он обещал все разузнать и позвонить. Неужели сможет проникнуть в архивы в выходные? Хотя с него может статься. Пошли на балкон, покурим.

На балконе Агнии царил все тот же безукоризненный порядок и стояли два шезлонга. Лёлька уселась в один, закатала до колен джинсы и вытянула по-весеннему бледные ноги, подставляя их закатному солнцу. Хорошо! Просто сидеть и смотреть на распускающиеся тополиные листочки, истошно чирикающих на карнизе воробьев и слушать, как галдят в песочнице детишки. Маргарита курила, облокотясь на деревянный поручень.

— Смотри-ка! — внезапно тихо позвала она размечтавшуюся Лёльку. — Пропавшие вернулись.

Лёлька глянула вниз и увидела у соседнего подъезда высаживающихся из побитого жизнью «москвича» Лёву, Лулу и Мишеля. Парни тащили какие-то пакеты и свертки, а Лулу вертела в руках крошечную серебристо-синюю сумочку и манерно хихикала. Сумочка подходила к зеленому сарафанчику девицы, как нельзя хуже, но её это нисколько не смущало.

— Похоже, они просто мотались по магазинам, — сделала вывод Лёлька. — Вот только на какие шиши?

— А Мишель этот ничего, симпатичный.

— Разве? — Лелька вспомнила лосины в цветочек и мокрое тело, распластанное на полу около ванной. — А по-моему, он — типичный придурок.

— Придурки тоже могут быть симпатичными. Помнишь Кузина?

С Кузиным у Лёльки случился роман на третьем курсе института. Хорош Кузин был необычайно — есенинские пшеничные кудри, томные синие глаза и бархатный голос. Правда ростом не вышел, поэтому и обратил внимание на малогабаритную Лёльку. Рядом с ней он чувствовал себя гораздо мужественнее и увереннее, чем с девицами, которых мог чмокнуть в щечку, только подставив табуретку. Беда заключалась в том, что к милой внешности и незначительному росту Кузина прилагался истероидный характер. Когда Лёльке до смерти надоели бесконечные претензии и приступы немотивированной ревности, и она решила порвать с допекшим её кавалером, Кузин впал в черную меланхолию и принялся по несколько раз в день угрожать покончить с собой, если любимая не одумается и не вернется в его объятия.

Поначалу Лёлька пугалась и, разбуженная среди ночи телефонным звонком Кузина, подробно описывающего процесс намыливания веревки и с рыданиями вопрошающего, как половчее завязать на ней узел, немедленно мчалась на другой конец города, чтобы не дать страдальцу реализовать ужасные намерения. Кузин встречал её в драном махровом халате, с томиком Бунина в руках, падал на колени и уговаривал выпить с ним водки. После таких встрясок Лёлька сидела на лекциях с красными от недосыпания глазами, стала нервной и раздражительной. Кончилось дело тем, что Маргарита перетащила телефон в свою комнату, а на все суицидальные звонки Кузина зачитывала ему выдержки из соответствующего раздела толстенной книги по судебной медицине. Сломался он на описании трупа утопленника, проведшего два месяца на дне реки. Выглядеть настолько кошмарно после трагической кончины Кузин не хотел, отстал, наконец, от Лёльки, быстренько женился на Лизочке Райтман и эмигрировал в Израиль.

— Да уж, Кузин, ещё тот кадр был, — вздрогнула Лёлька. — Надо нашим сказать, что троица вернулась в свою берлогу.

— Отлично, оставим мужиков здесь в засаде, а сами уйдем через ту квартиру. Тогда засада получится совершенно тайной.

— Может и нам уйти прямо отсюда? Ах да… ключей нет. И обувь в той прихожей сняли. Ладно, пошли, — скомандовала Лёлька, туша сигарету в банке из-под сардин, изображающей пепельницу.

Выбрались они без помех, натолкнувшись только на Лёвушку, который никак не прореагировал на их внезапное появление в коридоре. В данный момент братца Агнии занимал единственный вопрос: почему на кухне нет совершенно никакой еды, кроме обугленной каши в кастрюле? Словно вестник печали, он угрюмо плелся в свою комнату с засохшей коркой хлеба в руках. Видимо, ни Лёлька, ни Маргарита с источником продовольствия у Лёвы не ассоциировались, поэтому он только скользнул по ним задумчивым взглядом и прошествовал дальше. Воспользовавшись ситуацией, подруги похватали свои туфли и выскользнули за дверь.

— Если были в магазине, могли бы и еды заодно купить, — мстительно буркнула Лёлька. — Привыкли на всем готовеньком жить. Вот специально Аньке ничего не скажу — пусть сами выкручиваются. Лёва ни дня в своей жизни не работал, захребетник!

ГЛАВА 20