«Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I

Впрочем, до определенного момента русских нанимателей Бакье его бахвальство не смущало. Он посылал Бенкендорфу донесения по самому широкому кругу вопросов и вдруг на самом интересном месте был отставлен от своей секретной службы. В 1839 году Отчет III Отделения еще упоминает Бакье в качестве российского агента в Париже, а в 1840 году уже именует его «бывшим нашим агентом».

О причинах этой отставки речь пойдет чуть позже, сначала надо описать «творческий метод», руководствуясь которым Бакье составлял свои донесения. Дело в том, что зачастую источниками для этих донесений служили вовсе не добытые с огромным трудом секретные документы (как о том писал он сам), а недавние и ничуть не секретные публикации в парижской печати.

Например, в одном из донесений он утверждает, что парижские поляки, принадлежащие к «аристократическому» крылу эмиграции, надеются свергнуть Николая I, настроив против него его брата, великого князя Михаила Павловича, а сделать это намереваются за счет «связей адмирала Чичагова, князя или графа Тургенева», которые «полностью преданы польскому делу» и не чужды «событиям 1826 года». Под 1826 годом следует разуметь восстание 14 декабря 1825 года. Николай Тургенев, заочно приговоренный к смертной казни за причастность к заговору, в самом деле в 1830-е годы жил в Париже. Однако он не был ни графом, ни князем (Бакье, видимо, считал таковыми всех русских дворян, и в этом он был не одинок; в нравоописательном очерке Эжена Гино «Русский», вошедшем в сборник 1844 года «Иностранцы в Париже», о парижском салоне, где собралось много русских, говорится: «Там было восемь-десять князей и столько же княгинь. Известно, насколько этот титул распространен в России, где заменой древности рода служили милости цариц, сотворявших с вечера до утра множество сиятельств»). Тургенев не только не был князем или графом, но и не был связан с поляками-эмигрантами и не имел никаких средств воздействовать на отношения императора с его братом. Тем более не имел таких средств адмирал Павел Васильевич Чичагов. Чичагов в 1813 году вышел в отставку и уехал за границу, оскорбленный обвинениями в том, что в декабре 1812 года при отступлении французов из России именно его неудачные действия помешали задержать Наполеона (отзвуки этих обвинений в том, что «земноводный адмирал», как назвали его в анонимной эпиграмме, взялся не за свое дело, содержатся в широко известных словах из басни Крылова «Щука и кот»: «Беда, коль пироги начнет печи сапожник…»). С 1813 года Чичагов жил вне России в бессрочном заграничном отпуске, а в 1834 году отказался подчиниться указу Николая I о том, что пребывание русского подданного в чужих краях не должно длиться более пяти лет, и принял английское подданство. Он «фрондировал» в парижских салонах, однако от этого до реальной антирусской деятельности, помощи полякам и влиянию на императора или его брата было очень далеко (что же касается публикации отрывка из записок Чичагова в английском журнале «Foreign Quarterly Review», которая так возмутила Я. Н. Толстого, что он пожелал немедленно сочинить опровержение на мемуары этого «предателя», о ней Бакье знать не мог: она состоялась в апреле 1841 года, когда наш герой уже не работал на III Отделение).

Итак, оба русских помянуты всуе, по-видимому, по одной-единственной причине: Бакье знал, что они живут в Париже, и что-то слышал об их «оппозиционности». Например, фамилия Тургенева была упомянута в очерке немецкого гегельянца Эдуарда Ганса о салоне госпожи Рекамье; очерк этот во французском переводе был напечатан в 1836 году в томе 26 журнала «Ревю де Пари»; там среди гостей салона назван «г-н Тургенев, которому изредка позволяют навестить живущего в Париже брата-изгнанника», да и вообще Александр Иванович Тургенев, в отличие от брата-домоседа, был завсегдатаем многих парижских салонов, в том числе легитимистских, и фигурой в парижском обществе достаточно известной.