Более всего автора записки смущало отсутствие «не только бесспорных, но даже и правдоподобных» доказательств каждого из сообщенных агентом фактов. Разумеется, добавляет он,
Однако какой же агент будет указывать на источники, если этим источником послужила ему вчерашняя газета? А о тайных обществах в армии французские газеты тоже много и охотно писали в 1837 году, причем зачастую парижские журналисты принимали желаемое за действительное и сильно сгущали краски – примерно так же, как это сделал в своем донесении, процитированном в нашей главе третьей, французский полковник Ла Рю.
Таким образом, в III Отделении не склонны были верить безоговорочно всему, что сообщал Бакье. Однако погубило его в глазах русского начальства не это, а то, что он дал основания заподозрить себя в двойной игре. Постараюсь изложить эту чрезвычайно запутанную историю как можно более коротко.
Осенью 1839 года на петербургский почтамт пришло обычной почтой письмо из Парижа, адресованное «г-ну Роману до востребования». Написано оно было рукой того самого Сент-Альбена, которого Бакье называл своим главным помощником. Поскольку за письмом долгое время никто не приходил, Бенкендорф, проинформированный о невостребованном конверте, приказал забрать его с почтамта и распечатать. Тут выяснилось, что письмо от помощника Бакье адресовано не кому иному, как поляку, которого польские эмигранты, проживающие во Франции, отправили в Россию с секретной миссией. Естественно, после этого на Бакье пали подозрения в сотрудничестве с эмигрантами. Сам он пытался объяснить, что все происшедшее – лишь часть сложно задуманного плана, что письмо от Сент-Альбена было призвано помочь эмиссару поляков (действовавшему под именем г-на Романа, означенным на конверте) войти в доверие к польским революционерам, проживающим в России, что подобные письма могут обнаружиться и во многих других городах России и Польши и что вся интрига должна была вестись под строжайшим контролем Сент-Альбена и самого Бакье, которые в конце концов выдали бы «адреса и явки» революционеров III Отделению. «Нравственно-политический отчет» III Отделения за 1840 года раскрывает настоящее имя «г-на Романа»: «находящийся в Париже польский выходец Викентий Иванов (Михаловский), который под руководством бывшего нашего агента Бакье наблюдал за другими эмигрантами». К 1840 году III Отделение убедилось в «неблагонадежности» этого поляка, а именно в том, что он был двойным агентом. Вся эта история окончательно скомпрометировала француза Бакье в глазах руководителей российской высшей полиции, и отношения с ним решено было прекратить.
Для Бакье, который сделал ставку на Россию, такой исход стал крушением всех планов и надежд. 27 марта 1841 года неудачливый шпион, пытаясь себя реабилитировать, шлет конверт на имя министра финансов Канкрина. В конверт вложены письма к самому Канкрину и к А. Ф. Орлову – двум сановникам, которые стояли у исхода его русской карьеры; Бакье заклинает их прийти ему на помощь. В этих пространных письмах Бакье излагает историю своих отношений с III Отделением и рассказывает об обстоятельствах, при которых они прервались. Письма посланы из Амстердама, поскольку, по словам Бакье, русское посольство их принять отказалось, а доверять их французской почте было бы слишком опрометчиво. Архивное дело, в котором подшиты эти документы, называется «Письма Сен-Леже из Амстердама о несостоятельности обвинений его в измене русскому правительству».