«Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I

Этот и подобные ему пассажи свидетельствуют о том, что Бакье был мастером не только шантажа, но и блефа. Франция и Пруссия союза не заключили и, по всей вероятности, даже не собирались заключать, однако сама идея эта носилась в воздухе и политические журналисты активно ее обсуждали; о такой угрозе, весьма тревожившей российского императора, писал 15 августа 1837 года журнал «Ревю де Де Монд», а газета «Французский курьер» (Courrier français) 2 сентября 1837 года сообщала о том, какое большое неудовольствие доставляет российскому императору пребывание на посту посла Пруссии в Париже барона фон Вертера, «чьи дружеские связи с королем Луи-Филиппом известны всем и каждому». А когда осенью 1837 года Вертера сменил граф фон Арним, парижская газета левой оппозиции «Коммерция» (Commerce) 9 ноября поспешила сообщить, что его присутствие на этом посту добавит России еще одного противника, поскольку этот дипломат, как и все здравомыслящие и влиятельные члены прусского кабинета, видит в правительстве Луи-Филиппа залог всеобщего мира и преграду против завоевательных планов России. 18 ноября в той же газете можно было прочесть, что в Берлине мысли о сближении с Францией становятся все более популярны, а отношения прусского двора с императором Николаем сделались весьма прохладными. Мысль о неминуемом и близком франко-прусском союзе занимает центральное место в статье «О внешней политике Пруссии», опубликованной в 1837 году в 4-м томе «Портфолио» – многотомного сборника антирусских документов (как подлинных, так и поддельных), который выходил в Англии и почти тотчас же переводился на французский (представление о текстах, которые там публиковались, можно получить из последней главы нашей книги; см. с. 470–471).

О том, что Пруссия вот-вот заключит союз с Францией, писали не только журналисты официозных и демократических изданий, но и легитимисты; разница лишь в том, что первые приветствовали этот союз как залог уменьшения мощи России, а вторые по этому поводу скорбели.

В реальности же, хотя некоторые таможенные проблемы осложняли отношения между Пруссией и Россией, ничто не указывало на то, что прусский король собирается нарушить союз с империей своего зятя, и к весне 1838 года это стало так очевидно, что и сам Бакье в длинном донесении, написанном, по всей вероятности, в марте 1838 года, пошел на попятную и изложил, ссылаясь на конфиденциальное письмо, якобы полученное французским Министерством иностранных дел от некоего секретного агента, разнообразные причины, по которым в данный момент Пруссия на союз с Францией не пойдет, как бы страстно французский посол в Берлине граф де Брессон об этом ни мечтал. Однако отказаться от такого прекрасного «пугала», как франко-прусский союз, Бакье все-таки не мог, а потому, пересказав донесение секретного агента, оставил последнее слово за собой:

Впрочем, мы обязаны сказать, что вообще министры и политики согласны более с мнением г-на де Брессона, нежели с мнением секретного агента. Здесь все сходятся на том, что Пруссия России не союзница. А письмо секретного агента известно только министру и нам.

Насчет того, что «все сходятся», Бакье не солгал: парижская пресса 1838 года в самом деле продолжала предсказывать крах русско-прусского союза и приводить аргументы в пользу этой точки зрения (газета «Коммерция» осенью 1838 года подробно и не без удовольствия повествовала о том, как плохо принимали императора Николая в Берлине во время его летнего визита и как дурны отношения между ним и его тестем). Так что питательная почва для «страшилок» Бакье никуда не делась. Однако в III Отделении начали относиться к этим страшилкам с подозрением.

В анонимном комментарии к докладу о поляках во Франции, датированном 9 января 1838 года и принадлежащем, по всей вероятности, перу уже упоминавшего А. А. Сагтынского, полностью повторены сведения о поляках, сообщенные Бакье, а затем дана им крайне скептическая оценка. Имя Бакье в документе не упомянуто, но по характеру той информации, которую описывает его автор, нетрудно догадаться, что доклад составлен именно по его донесениям. Информацию эту Сагтынский делит на две категории, в первую из которых входят «факты правдивые и давно известные», а во вторую – сведения «весьма туманные и не подкрепленные никакими доказательствами»; сведения эти притом «слишком напоминают многочисленные варианты тех же вестей, которые пользовались большой популярностью в Варшаве во времена восстания» и потому относиться к ним следует с большой сдержанностью. Среди этих сомнительных сведений автор записки называет следующие: