Фрейд и психоанализ

[628] Лучше всего предоставить пациентам возможность говорить свободно и ограничиться указанием на те или иные связи. Когда сознательный материал исчерпан, мы переходим к сновидениям, дающим сублиминальный материал. Если пациент утверждает, что не видит снов или забывает их, то обычно имеется еще какой-то сознательный материал, который требует выявления и обсуждения, но удерживается в силу сопротивления. Когда сознание опустошено, на первый план выступают сновидения, которые, как вы знаете, являются главным объектом анализа.

[629] Как проводить анализ и что говорить пациенту, зависит, во-первых, от материала, с которым предстоит иметь дело; во-вторых, от мастерства аналитика; и в-третьих, от способностей пациента. Должен подчеркнуть, что никто не должен проводить анализ иначе, как на основе досконального знания предмета, что означает доскональное знание соответствующей литературы. Без этого все можно только испортить.

[630] Не знаю, что сказать вам еще. Буду ждать ваших дальнейших вопросов.

[631] Что касается нравственности и просвещения, то позвольте заметить, что эти вещи относятся к более поздней стадии анализа, в ходе которой они решаются – или должны решаться – сами собой. В психоанализе нет готовых рецептов!

VII

От д-ра Лоя

16 февраля 1913 г.

[632] Вы пишете, что для знакомства с психоанализом необходимо основательное знание литературы. Я согласен, но с одной оговоркой: чем больше читаешь эту литературу, тем яснее видишь, как много противоречий существует между разными авторами, и не знаешь – пока не приобретешь достаточного опыта, – какой точке зрения следует отдать предпочтение, ибо зачастую утверждения не сопровождаются какими бы то ни было доказательствами. Я, например, думал (на основании моего собственного опыта суггестивной терапии), что перенос на аналитика может существенным образом влиять на излечение пациента. Но вы пишете: «Мы, психоаналитики, делаем ставку не на веру пациента, а на его критику». В противовес этому Штекель утверждает (см.: «Результаты психоаналитической терапии» в Zentralblatt fur psychoanalyse, III, 1912–13, стр. 176): «Любовь к аналитику может стать силой, способствующей выздоровлению. Невротики никогда не выздоравливают из-за любви к себе, они выздоравливают из-за любви к аналитику. Они делают это, чтобы доставить ему удовольствие…» И здесь, конечно, акцент сделан на силе внушения, не так ли? И все же Штекель считает себя чистым психоаналитиком. С другой стороны, вы отмечаете в своем письме от 28 января: «Личность аналитика является одним из главных факторов исцеления». Не следует ли трактовать это так: если психоаналитик внушает пациенту уважение, если он достоин его любви, пациент последует его примеру, чтобы доставить ему удовольствие, и постарается преодолеть свой невроз с тем, чтобы исполнить свои человеческие обязанности в самом широком смысле этого слова?

[633] Полагаю, от всей этой неопределенности и сомнений можно избавиться только тогда, когда приобретешь достаточный личный опыт. Опыт покажет, какая процедура лучше всего отвечает особенностям личности врача и дает лучшие терапевтические результаты. Это еще одна причина, почему так важно самому подвергнуться анализу, познать себя. Я полностью согласен с вашим отрицательным определением психоанализа: психоанализ не является ни анамнезом, ни методом исследования, подобным тесту интеллекта, ни тем более психокатарсисом. Но ваше положительное определение, что «психоанализ есть метод обнаружения линии наименьшего сопротивления в развитии гармоничной личности», кажется мне применимым только к лености пациента, но не к высвобождению сублимированного либидо и приложению его к новой жизненной цели.