Фрейлина. Моя невероятная жизнь в тени Королевы

В 1968 году мы наконец переехали в Белый дом на Тайт-стрит, построенный по проекту французского архитектора. Ожидание оказалось не напрасным. Дом оказался истинным чудом – недаром его назвали самым стильным в Лондоне. Пресса очень интересовалась интерьерами. Несколько недель я не сходила со страниц модных журналов, с гордостью показывая свой дом. Дом был очень стильным. Он был построен из белого известняка, с кованой винтовой лестницей и холлом с мраморным полом, созданным под влиянием импрессионистов – черные, серые и белые круги разных размеров. Восьмиугольный внешний холл купался в естественном свете, а стены украшали ветви кораллов. Ванная комната с утопленной ванной и бронзовыми кранами, обитые шелком стены гостиной и серебряные дверные ручки в форме ракушек. Главной достопримечательностью нижнего этажа были наши любимые картины – Тернер, Гейнсборо, Ватто, два фруктовых портрета Арчимбольдо. Колину очень льстило, что о доме говорят и что все высоко оценили впечатляющий дизайн. Он любил быть на виду, а Белый дом стал идеальным местом для его экстравагантных вечеринок.

Мне было трудно наслаждаться вечеринками, которые доставляли ему столько удовольствия. Особенно раздражали меня костюмированные балы – я не любила привлекать внимание к себе, да и костюм мне обычно приходилось подбирать в последнюю минуту. Перед приходом гостей Колин страшно нервничал, занимался последними приготовлениями. Я изо всех сил старалась, чтобы все было в порядке, – я не хотела, чтобы в последнюю минуту Колин сорвался и вышел из себя.

Экзотические костюмы меня никогда не привлекали – и это было хорошо, потому что все должны были восхищаться только Колином. Самой безумной его проделкой были бумажные трусы – сначала он демонстрировал их всем вокруг, а потом демонстрировал новый трюк – «Я съем мои трусы». Заявив это, Колин запускал обе руки в брюки, срывал с себя трусы и запихивал их в рот. Более консервативные гости приходили в ужас, и ему это очень нравилось.

Такая эксцентричность и нетрадиционность отца не могла не влиять на Чарли и Генри. Мальчикам было восемь и десять лет, и к этому времени мы все вместе поселились на Тайт-стрит. Хотя Колин очень гордился сыновьями, активного участия в их воспитании он не принимал, особенно когда они были маленькими. Для того времени это было совершенно нормально.

Колин отсутствовал гораздо чаще, чем я. Ему, как и моему отцу, было трудно проявлять любовь тактильно. Он приезжал домой с подарками и лакомствами, а мальчики с легким испугом и удивлением смотрели на своего высокого, импозантного отца. Хотя порой он вел себя с ними просто фантастически – он был замечательным рассказчиком, – но, когда у него было дурное настроение, я всегда старалась держать мальчиков подальше от отца.

Когда Чарли было около восьми, его поведение начало меняться и стало довольно странным. Долгое время я не могла понять, не следует ли он примеру отца, всегда стремящегося привлечь к себе внимание. Но поведение Чарли было другим. Когда он переживал стресс, он не устраивал «истерик Теннантов», столь характерных для этой семьи. Он придумывал для себя странные ритуалы и часами мог их исполнять: например, он мог ждать, пока кто-то проводит его вниз по лестнице, или начинал ходить кругами – очень четко и осмысленно. Могло показаться, что он суеверен, хотя в этом отношении старание не наступить на трещины в асфальте было самым нормальным его поступком.

Постепенно ритуалы ушли в прошлое, и он начал совершать сотни кругов по дому, прежде чем выйти на улицу. И в то же время у него сформировалась темная сторона. В начальной школе, когда другие мальчики брали в библиотеке книги типа «Кролика Питера» Беатрис Поттер, он выбирал книги на более зловещие темы. Неудивительно, что его мучили ужасные кошмары. Беспокоясь о его здоровье, учительница экстренно вызвала нас в школу.

– Я понимаю, почему Чарльз так расстроен. Он очень беспокоится из-за своего деда-нациста.

Мы с Колином изумленно переглянулись.

– Деда-нациста? – переспросила я. – У него нет никакого деда-нациста!

– Да? Тогда посмотрите на его стол.

В ящике стола мы увидели коллаж: фотография головы отца Колина была приклеена к снимку нацистского генерала, сплошь покрытому свастиками. Мы оба недоумевали, откуда у Чарли подобные идеи. Очевидного ответа не было. Мы знали, что все мальчишки увлекаются оружием и сражениями, поэтому, обсудив все, мы решили, что это пройдет.