Френдзона: Выход

— Пожалуйста, — словно со стороны услышал Роман свой голос. — Только Марфу домой забираю я.

— Ты?!

— Тиша, тише! — Варвара Глебовна снова положила руку на кулак мужа. — Рома, да ты-то ко всему этому каким боком?

— Это мой ребенок. Был.

Если бы не обстоятельства, то можно было бы даже посмеяться над тем одинаково потрясенным выражением на лицах супругов Тихих.

— Та-а-ак… — начал медленно вставать Тихон Аристархович. А потом направление его взгляда, а следом и выражение его лица переменилось. Рома резко обернулся.

В белом проеме стояла Мрыся.

Да разве же можно ей в таком состоянии…. С таким лицом — белым, как дверной проем, с темными тенями под глазами, со скорбно поджатым ртом… Такой вдруг разом растерявшей все свое «Я Марфа, я взрослая!» и ставшую почти девочкой… Разве же может она такая сама стоять?! Ведь едва на ногах держится!

Тихон Аристархович тоже шагнул вперед, но обогнать Рому было невозможно. Секунда — и Роман уже оказался рядом с Марфой и подхватил ее на руки.

— Батя-два, дверь откройте, пожалуйста.

— Так, сын-три, по-моему, ты зарываешься…

— Тиша, и в самом деле, помоги-ка дверь открытой придержать.

Супруги Тихие вдвоем придерживали дверь открытой, пока Рома аккуратно проходил через нее. Мрыся прятала лицо на его груди и крепко обнимала за шею.

***

— Господи, какой кошмар! — Полина Алексеевна Ракитянская нервно ходила из угла в угол своего кабинета. Потом резко остановилась. — Варюшка, кофе хочешь?

— Чаю хочу. Пятнадцатилетнего, — мрачно пошутила Варвара. А потом махнула рукой. — Давай свой кофе.

Варвара проводила взглядом вышедшую в приемную подругу. Все такая же стройная, как и двадцать пять лет назад. Ничего ее не берет.

Ведьма.

— Держи, — руки у Полины дрожали, и кофе слегка окропил коричневым блюдце. Полина сделала первой обжигающий глоток. И заговорила тоже — первой, крепко сжав пальцами ручку кофейной чашки. — Выходит, Варь, у нас мог бы быть общий внук…

— Выходит, мог бы… — согласилась Варвара и тоже пригубила кофе. Поморщилась горячей терпкости напитка. — Но не сложилось.

— До сих пор поверить не могу… — Полина покачала головой. — Ох, Ромка, Ромка… Что делать-то будем, Варь?

— А что мы тут можем сделать? — пожала плечами Варвара.

— Он же задурит девчонке голову! Вот задурит, точно тебе говорю!

— Так, я не поняла, — Варвара отставила чашку. — Ты за кого переживаешь — за сына или за Марфу? Ты на чьей вообще стороне?!

— Да какая тут сторона… — Полина встала, подошла к панорамному окну и зябко обхватила себя руками. — Я, Варь, на месте Марфы была. И знаю, что такое — потерять ребенка.

***

— Прости, — Варвара тоже встала и подошла. Обняла подругу за талию. — Я не знала, Поль, что вы со Славой потеряли ребенка.

— Это было до Славы. Но сути это не меняет. Я знаю, что сейчас чувствует Марфа. И как ей плохо.

Две женщины, одна темноволосая, другая рыжеволосая, молча и обнявшись, смотрели на панораму города за окном. И первая нарушила молчание теперь Варвара.

— Не знаю я, что мы можем сделать, Поль.

— Я просто боюсь, как бы Ромка еще чего не наворотил. В дополнение к тому, что он уже, — хмыкнула Полина, — уже успел натворить. За них я боюсь. За них обоих, Варь. И за Ромку, и за Марфу.

— И я боюсь, Поль, — вздохнула Варвара. — Тоже за них обоих боюсь. Но… ты не видела вчера Рому — там, в больнице. Он, когда Марфу на руки взял, у него такое лицо было… — Варя потерла лоб. — Знаешь, мне кажется, он был готов в горло вцепиться любому, кто попытается у него Марфу забрать. Даже Тихон отступил.

— Ну если уже Тиша отступил… То мы можем только ждать. И наблюдать. Что нам еще остается?

— И правда — что нам еще остается, — со вздохом повторила за подругой Варвара.

***

Она спала. Или притворялась, что спала. Рома аккуратно поставил к стене сумку с вещами, которую привез из квартиры Марфы. Еще раз взглянул на лежащую на постели под одеялом фигуру — и прикрыл дверь.

На кухне сделал себе по привычке крепкого черного кофе, как будто собирался работать. Да только какая тут работа…

Он сегодня потерял ребенка. Он даже понять, осмыслить, почувствовать что-то толком не успел — и тут же потерял. Этот ребенок просуществовал в его жизни всего пару часов, и то исключительно в виде слов, а потом исчез.

Так откуда же это опустошительное чувство потери?

Об отцовстве Рома не задумывался от слова «никогда». Какие дети в двадцать пять? В тридцать пять спросите — может, я к этому возрасту подумаю. Не раньше. А теперь вот ему на два часа дали почувствовать себя отцом. Гипотетически. Теоретически. В перспективе.

Твою мать!

Рома сделал щедрый глоток все еще обжигающего кофе, но ледяной пустоты внутри он не унял.

У них с Марфой мог быть ребенок. У Романа не было сомнений, что это был его ребенок. Он не знал, откуда эта уверенность, не хотел даже разбираться в ее корнях. И даже если эта уверенность не имеет под собой никаких оснований — это ничего не меняет. Это был их с Марфой ребенок. И точка.