Которого Марфа сегодня потеряла. Если Роме с его двухчасовым опытом отцовства так хреново — то каково сейчас Марфе? Рома потер ладонями лоб, щеки, снова отхлебнул кофе. По ее лицу было видно — каково ей.
Допив кофе почти до конца, Рома додумался до еще одной мысли. А ведь это он может быть виноват в том, что произошло с Марфой и ребенком. Если бы они не поссорились так сильно… Если бы он не вспылил — от одной только мысли… подозрения… предположения — что Марфа может быть беременна от другого! Если бы они не кричали так друг на друга… Если бы он не шарахнул кулаком по столу и не орал как умалишенный…
Неужели в этом дело?! Он виноват?! В этот раз — по-настоящему и он один?!
Марфа появилась на кухне, когда процесс внутреннего судебного разбирательства подходил к концу. Безо всякого результата, надо сказать. Вина не доказана, приговор не вынесен. Но тошно просто невыносимо.
Рома поднял голову на звук.
Марфа стояла в дверях. Чуть менее бледная. Но ни фига не более жизнерадостная.
— Кофе будешь?
Марфа отрицательно покачала головой. Рома поднялся с места.
— Садись. Ужинать будем.
У меня, Мрысечка, собственные нормы внутреннего судопроизводства. И презумпция, оказывается, виновности. Так что сейчас решаю только я. За двоих.
Это был странный ужин, состоявший из бутербродов с ветчиной, помидор, моцареллы, кофе и молчания. От свинцовой тяжести этого молчания Ромка включил телевизор. С ним стало как-то легче. И даже получилось говорить.
— Я там сумку привез с твоими вещами, видела? — Марфа безучастно кивнула, не отрывая взгляда от экрана с каким-то ток-шоу. — Я там положил… Ну, зарядник, там вещи некоторые… Ты мне скажи, что нужно — я привезу.
Марфа снова кивнула, все так же не отрываясь от экрана. Ну да, там же прямо животрепещущие вопросы обсуждают — кто, как, когда, кого и в какой позе.
Марфа проснулась от того, что хлопнула дверь. Она открыла глаза и уставилась в потолок. Долго его рассматривала, а потом вздохнула. И, хотя совершенно не хотелось, силком заставила себя встать. Точнее, сесть на кровати.
На Ромкиной кровати.
Она в его кровати. В его квартире. Когда, в какой момент Марфа превратилась в человека, за которого решают?!
Почему-то сейчас именно этот вопрос был самым важным. То, что произошло вчера, Марфа старалась лишний раз не вспоминать. Оформить это как циничное «Было — и не было». Правда, получалось не то, чтобы очень.
Мама вчера сказала, гладя ее по голове, чтобы Марфа не переживала. Точнее, чтобы не переживала уж слишком. И что выкидыш на таком раннем сроке проходит достаточно легко для женского организма. И раз это произошло на таком раннем сроке — значит, были патологии плода. И что так бывает. И что ничего страшного. И много чего еще, что говорит взрослая, умудренная жизнью женщина и мать своей дочери, попавшей в жизненную передрягу.
Эти слова должны были задать какой-то правильный настрой Марфе. Наверное, и задали. Мама права, трагедию вселенского масштаба устраивать не стоит. В конце концов, Марфа даже не успела толком почувствовать себя… матерью. Удивление. Всплеск эмоций и… скоропалительный финал.
Что-то у нее все в жизни в последнее время скоропалительно. И брак, и развод, и беременность.
Телефонный звонок прервал череду ее размышлений. Мама.
— Как ты, родная? Как себя чувствуешь?
— Все… — слово «хорошо» застряло в горле. — Все в порядке.
— Это хорошо, — немного нарочито бодро отозвалась мама. — Ты у Ромы?
— Да.
— Тебе там… удобно? — после небольшой заминки спросила мама. Подтекст читался явно: «Может, у нас лучше?».
— Вполне, — Марфа ответила не то, чтобы правду. Но и не соврала. Она не знала сейчас, не понимала, что чувствует.
— Ну и замечательно. Марфуш, если будут какие-то изменения в состоянии — ты сразу звонишь мне, договорились?
— Договорились.
Марфа заставила себя встать и дойти до ванной. А там долго смотрела на настенную плитку. Она видела эту плитку на фото, на том самом фото с припиской «Как думаешь, пора брить?». Тогда ей казалось, что Ромка — самая большая заноза в ее жизни. А что же думать про Рому теперь?
Марфа повернула голову. В стаканчике стояло две зубных щетки — в том числе и ее. И на полочке слева стояла ее косметичка. Марфа взяла ее, открыла. Она была забита под завязку. Похоже, Рома в нее смел все баночки и тюбики, что попались ему на глаза. Марфа села на бортик ванной и прижала косметичку к груди. Рома-Рома, что мы дальше будем делать?
— Варвара Глебовна, добрый день. Это Роман.
— Здравствуй, Рома, — осторожно отозвались на том конце трубки.
— Скажите, Марфа может… Марфе можно… — Рома начал довольно бодро, но потом почему-то начал сбиваться и выругал себя за это. — У Марфы есть какие-то после… ограничения… в смысле… — он снова запнулся. А потом Ромку вдруг обожгло мыслью, что его слова можно интерпретировать так, будто он спрашивает, когда ему с Марфой можно заниматься сексом. Идиот! И он выпалил скороговоркой: — В смысле, мы можем с Марфой ходить на прогулки, отправляться в поездки, посещать мероприятия… театр там, или концерт? Можно? Ей не вредно?