Фрида

Фрида с нетерпением ждала воскресенья, когда мистер Лоуренс придет на чай, буквально находилась на грани нервного срыва. Когда этот день наконец настал и Эрнест уехал в Кембридж, она целый час выбирала наряд: что надеть, кем перед ним предстать? Перебирая платья, юбки и блузки, она поняла, что ни один из нарядов не годится для встречи с мистером Лоуренсом. Все это – не она. Эти платья подходят ей с Эрнестом, а с мистером Лоуренсом – нет. В конце концов она остановилась на темно-синей юбке и желтой блузе с высоким воротом; в ее представлении такую одежду могла носить жена шахтера.

Когда прибыл мистер Лоуренс, она пригласила его на кухню. Гость выдвинул стул за выскобленным сосновым столом и разложил свое заявление – на немецком языке.

Стояло неловкое молчание. Фрида долго искала чайник, затем начала возиться с газовой плитой, которую не умела зажечь. Внезапно мистер Лоуренс отодвинул стул, встал и тряхнул головой, приведя в беспорядок расчесанные на аккуратный пробор волосы.

– Вы не умеете включать газ, ведь правда, миссис Уикли? И понятия не имеете, где хранятся чайные принадлежности. Как не стыдно!

Он отодвинул ее в сторону, повернул рукоятку на новой газовой плите и поднес спичку. С шумом вспыхнуло голубое пламя. Фрида наблюдала за молодым человеком, пока тот искал чайник, чашки, сахарницу и серебряные щипцы для сахара, отмерял заварку и наливал кипяток. Он ловко и деловито хозяйничал на незнакомой кухне. Уверенно открывал шкафы и выдвижные ящики. Аккуратно обернул вокруг ручки чайника кухонное полотенце. Фрида должна была смутиться, что не умеет разжечь плиту и не знает, где у них чашки. Вместо этого по телу пробежал трепет желания. Она смотрела, как гость берет чайные листья и наливает молоко; его руки напоминали нежные белые лилии. «Руки поэта», – подумала она и скользнула взглядом выше, к узким плечам и длинной шее.

– Вы всегда такая лентяйка? – без обиняков спросил он. – Или не привыкли к домашнему труду, потому что происходите из древнего и знаменитого рода Рихтхофенов?

– Мне нравится, как вы со мной разговариваете, – сказала Фрида, глядя ему прямо в глаза. – И письмо ваше тоже понравилось. Вы не привыкли обмениваться пустыми любезностями, правда?

Свет упал на чайные ложки, которые гость ставил на блюдца, и пустил на потолок тонкие серебряные лучи.

– Да, и вам не советую. Я предпочитаю светским любезностям ваш честный язык.

– В Ноттингеме так принято, – сказала озадаченная Фрида.

– А мне ничего этого не нужно. Я хочу экстаза, упоения, а не вежливого притворства и лжи. А какой жизни хотите вы, миссис Уикли?

– У меня никто никогда об этом не спрашивал, – задумчиво пожевала губами Фрида. – Я хочу быть стойкой. Жить свободно. Быть собой.

– А что для вас значит быть собой?

Он обвел рукой кухню с рядами сияющих сковородок, новой газовой плитой, окном, выходящим на тщательно подстриженный сад во всем его зеленом великолепии.

– Все это – не вы.

– Откуда вам знать, мистер Лоуренс?

– Я вижу вас насквозь.

У нее внутри что-то оборвалось. Как будто слишком рано убрали занавес во время спектакля, и зрители увидели беспорядок за кулисами, не предназначенный для посторонних глаз. Фрида начала размешивать чай. Она стыдилась своей неудовлетворенности, своего одиночества.

– Да, я бы тоже хотела жить в упоении. Я жила так однажды – две недели.

Она запнулась, погрузившись в воспоминания о Мюнхене.

– Однако мне нужно думать о детях, я хочу быть хорошей матерью. Это тоже я. Просто не вся.

Фрида досадливо покачала головой, расстроенная тем, что не в состоянии вразумительно описать свои чувства.

Мистер Лоуренс перегнулся через стол, в глубине его глаз вспыхнули голубые искорки. Его руки медленно двигались по выскобленной сосновой столешнице, непроизвольно приближаясь.

– Я хочу жить как цветок, быть собой. Одуванчиком. Вы так хорошо выразились в тот раз.

Ее пальцы трепетали, как будто в каждом жило свое собственное бьющееся сердце, стремясь навстречу его рукам. Воздух дрожал от напряжения. Прежде чем Фрида успела обдумать уместность такого поступка, ее руки потянулись через стол к нему. Мистер Лоуренс сжал ее пальцы.

– Расскажите, – попросил он.

Она целый час говорила об Отто и Эрнесте, о своем страстном томлении, о потребности в близости, о том, что верит в свободу, о Мюнхене и кафе «Стефани», о странной работе подсознания, о безграничной любви к Монти, Эльзе и Барби. В паузах мистер Лоуренс задавал новые вопросы и не отводил от нее взгляда, ни разу не смягчившегося притворным сочувствием. Только один раз он отвернулся. Когда она рассказала о своем романе с Отто, он опустил глаза и несколько секунд молчал, словно не зная, что сказать.

– Теперь вы меня ненавидите? За то, что я рассказала правду?

– Нет, – быстро сказал молодой человек. – Я потрясен, но вы нравитесь мне еще больше. Ваш муж ничего не знает?

Она так отчаянно мотнула головой, что из волос со звоном выпала шпилька.