Фрида

Очутившись наконец в спальне, Фрида легла в постель, натянула на голову одеяло и заплакала. Час спустя она встала, высморкалась и вытащила из-под кровати саквояж. Прислушавшись, открыла шкаф, начала снимать с вешалок одежду и бросать в сумку. Платье, шаль, блуза, юбка. Выдвигая ящики, она шептала, точно заклинание, имена детей. Монти, Эльза, Барби. Монти, Эльза, Барби. В саквояж легли красные чулки, нитка стеклянных бус, старая ночнушка, потертое полотенце. Фрида порылась в карманах курток Лоренцо и взяла все купюры и монеты, которые нашла.

Опустилась на колени, стала возиться с застежкой. И почему-то вдруг вспомнила свою первую брачную ночь. Небольшой отель на берегу озера Люцерн. Выцветшие обои с узором из вьющихся папоротников. Она, раздетая, сидит на корточках на комоде. Из коридора доносятся нервные шаги Эрнеста. Он открывает дверь, звеня монетами в кармане. Запах пота и виски, когда она бросается на него, прижимается к шершавому твидовому пиджаку. Приникает губами к его губам, неумело и жадно. А он отстраняется с выражением смешанного стыда и отвращения, сбивчиво протестует…

…плоть следует подавлять, мой снежный цветок… плоть следует подавлять…

Затем последовало короткое, безрадостное соитие – дань необходимости. Остаток ночи она провела на балконе, глядя на серых мотыльков, пляшущих в ярком свете взошедшей луны, пока со стороны озера подкрадывался рассвет. Она запомнила тот рассвет – тусклая светлая полоса, и вдруг само солнце, истекающее кровью, похожее на бледно-золотую рану, с розовыми, желтыми и оранжевыми полосами, расходящимися по воздуху. Рассветный птичий хор звучал приглушенно и сдавленно, словно птицы пели со дна озера. А девять месяцев спустя появился Монти.

По лицу потекли слезы. Фрида начала медленно вынимать из саквояжа вещи, возвращать их на вешалки и в ящики, раскладывать деньги обратно по карманам. Она вытерла слезы рукавом платья и подошла к окну. Озеро выглядело как блестящий, сморщенный зеленый лист. За ним возвышались холмы, розовые и серебристые в узких лучах заходящего солнца. Какая смиренная красота! Интересно, где сейчас Лоренцо. Смотрит ли он на тот же вид? Возможно, описывает его своими изысканными, витиеватыми словами. Словно каким-то образом оказался в самом сердце озера. В его недрах, в легких, в крови. «Никто, кроме него, на это не способен, – подумала она. – Никто».

Глава 61 Фрида

Однажды утром, когда Фрида вывешивала в саду постиранные простыни, из деревни прибежал Лоренцо с криком:

– Сто фунтов, Королева Пчел! Сто фунтов!

Она уронила простыню на траву и понеслась ему навстречу, вытирая о передник мыльные руки.

– Дакуорт опубликует «Сыновей и любовников»!

Лоренцо заключил ее в объятия и начал танцевать, уткнувшись лицом в волосы.

– Держу пари, ты считаешь это своей заслугой?

– Да, – сказала она, со смехом его отталкивая. – Большая часть этой книги написана моей кровью.

– Глупости! Впрочем, сегодня я не буду с тобой спорить. – Лоренцо поднял с травы мокрую простыню и набросил ей на голову, как фату. – Роман сокращают на десять процентов, но мне все равно, потому что за него дают чертовых сто фунтов!

Фрида скинула простыню на веревку и вытерла фартуком мокрое лицо.

– А что вырезают?

– Все, что ты заставила меня написать о своей груди.

– Ты сам это написал! Ты одержим моей грудью! А еще что?

– Тот кусок, где говорится о матери. Они заявили, что это попахивает Эдипом, – презрительно ухмыльнувшись, сказал Лоренцо. – Пусть делают что им взбредет в голову. Главное – я получу сто фунтов.

Он пустился в пляс, бешено размахивая костлявыми коленями и локтями.

– Мы должны отпраздновать! Давай купим вина для всех в деревне?

– Потом. – Лоренцо перестал танцевать. – Сначала я напишу введение к «Сыновьям и любовникам», своего рода манифест. Как мы находим Бога во плоти в Женщине. Через Женщину мы возвращаемся к Отцу, только ослепленными и не осознающими себя.

Фрида сняла простыню и стала выжимать над бадьей.

– Ты боишься женщин, – заявила она, яростно скручивая материю. – Знаешь, что мы выше и сильнее, и тебя это пугает. Тебе ненавистно, что ты должен меня любить, что ничего без меня не можешь. Я вижу тебя насквозь.

– Не хочу сегодня с тобой спорить, – хрипло хохотнул Лоренцо. – Напишу манифест, а потом напьемся с крестьянами.

Он танцующей походкой вошел в дом, щелкая над головой пальцами, точно кастаньетами.