Фридрих Ницше

«Милый, милый друг, — пишет он ему, — когда вы получите это письмо, моя рукопись уже будет в ваших руках. Может быть, вам передастся то удовольствие, которое я сам сейчас испытываю при мысли, что мое произведение уже окончено. Кончается 35-й год моей жизни, «середина жизни», как говорили тысячу лет тому назад; именно в эти года Данте посетили те видения, о которых он рассказывает нам в своей поэме. Теперь я достиг половины моей жизни, со всех сторон на меня глядит смерть, и я ежеминутно жду ее прихода; жизнь моя такова, что я должен ждать мгновенной смерти, в припадке судорог. И потому я чувствую себя очень старым, тем более, что я сознаю, что дело моей жизни я уже сделал. Я внес в жизнь свою каплю меду и знаю, что это мне будет зачтено перед судом жизни. В конце концов я испытал мой способ жизни и многие испытают его после меня. Мои постоянные жестокие страдания до сих пор не изменили моего характера, наоборот, мне даже кажется, что я стал веселее, добродушнее, чем когда-либо. Откуда только берется эта укрепляющая и оздоровляющая меня сила? Конечно, не от людей, которые все, за исключением очень небольшой кучки друзей, «возмутились против меня» (примечание Галеви: Петер Гаст думает, что здесь есть несомненное влияние Евангелия. Заимствования из Священного писания часто попадаются в выражениях Ницше) и не стесняются дать мне понять о своем отношении ко мне. Прочтите, друг мой, мою рукопись от начала до конца и посудите сами, обнаруживаются ли в ней какие-нибудь следы страданий и уныния. Я думаю, что нет, и эта уверенность дает мне право думать, что в моих мыслях должна быть какая-то скрытая сила; вы не найдете в моей рукописи ни бессилия, ни усталости, которые будут отыскивать в ней мои недоброжелатели».

Это был тот период жизни Ницше, когда он готовился к смерти. К какой смерти? Нетрудно отгадать. Это та же «мгновенная смерть в судорогах», от которой умер его сумасшедший отец. Ожидая для себя такой же участи, Ницше с благоговением вспоминает родительский дом. Он был теперь свободен от базельских обязанностей; ничто не мешало ему жить там, где он хотел, и он отказался от поездки в Венецию, куда его звал Петер Гаст; он чувствовал, что для него не время любить и искать новую красоту. «Нет, — говорил он, — несмотря на то, что сестра и Овербек советуют мне ехать с вами, я не поеду. Я нахожусь теперь при таких обстоятельствах, что мне лучше всего подходит поехать к матери, в родной угол, и вернуться к воспоминаниям детства…» и поехал в Наумбург.

Здесь он собирается вести совершенно спокойный образ жизни и отвлечь себя от мрачных мыслей и предчувствий физической работой. В одной из башен старинных укреплений он нанимает себе очень большую комнату; около же подножия башни остался незастроенный клочок земли, который Ницше и нанял для садовых работ. «У меня десять фруктовых деревьев, — пишет он, — розовые кусты, сирень, гвоздика, земляника, крыжовник и смородина. В начале будущего года я разведу десять овощных грядок».

Но все эти проекты рухнули. Зима была жестокая. Глаза Ницше не вынесли ослепительной белизны снега, а сырой воздух совершенно расстроил его нервы; в несколько недель он потерял все приобретенное в Энгадине здоровье.